Александр Дюма - Исповедь маркизы

Таким образом прошло больше месяца; периоды опасений перемежались проблесками надежды. Герцог почти все время был в бреду и никого не узнавал; его мучила лихорадка, и, несмотря на то что пуля была извлечена хирургом с поразительным умением, жар не спадал. Горячка прекратилась лишь ценой неустанных усилий врача, и ей на смену пришли упадок духа и слабость. Однако заметное улучшение было налицо, и как-то раз доктор сказал виконту, справлявшемуся о здоровье больного:

— Возможно, бедняга проживет еще несколько месяцев, но это конченый человек.

Маркиза, видевшая, что опасность для ее любовника миновала, или, по крайней мере, полагавшая, что это так, безумно обрадовалась. Когда герцог узнал ее и произнес ее имя, когда он ей улыбнулся, она почувствовала себя на верху блаженства.

Маркиза дала себе слово не говорить возлюбленному правду и не называть имя его убийцы, так как тот проявлял глубочайшее раскаяние и безграничную преданность. Она рассказала молодому человеку туманную историю о каком-то оплошном слуге или о каком-то браконьере, остерегавшемся себя выдать. Он в это поверил.

Больной поправлялся и набирался сил; едва лишь почувствовав, что его состояние позволит ему говорить более или менее долго, он обратился к хирургу с просьбой побеседовать с ним наедине, умоляя маркизу не тревожиться по этому поводу.

— Сударь, — сказал он врачу, — забота, которой вы окружили меня после ранения, честные и благородные качества, которые вы проявили, внушают мне полное доверие к вам; я знаю, что обращаюсь к сердечному и порядочному человеку и не боюсь изъясняться откровенно.

— Вы оказываете мне честь и слишком добры по отношению ко мне, сударь.

— Прежде всего я собираюсь назвать вам свое имя; что касается причин, вынудивших меня прятаться в этом доме, в этой комнате, то слова, исторгнутые у маркизы любовью, уже достаточно раскрыли вам глаза на то, почему я здесь оказался.

— Это так, сударь, но я уже выбросил все из своей памяти, можете не сомневаться.

— Я на это рассчитываю. Я герцог де Пикиньи, сын герцога де Шона, и мне нужно знать правду о моем состоянии, чтобы подумать о том, как незаметно отсюда выбраться, оберегая доброе имя моей подруги.

— Я скажу вам все, что обязан вам сказать, господин герцог, как велят совесть честного человека и долг сердца, которое никогда никого не обманывало.

— Хорошо, сударь. Я знаю, что слугам передали от моего имени, чтобы они меня не ждали; мне известно, что были приняты надлежащие меры, чтобы избежать неприятностей в связи с моим отсутствием, так что мой отец и близкие нисколько не волнуются; они просто полагают, что я завел какую-то любовную интрижку, как это часто случается с людьми моего возраста.

— Вы очень молоды, господин герцог.

— Мне не исполнилось еще двадцати четырех лет, и было бы ужасно умереть, обладая всем, что заставляет нас дорожить жизнью. Однако, доктор, я хочу знать правду, мне нужен определенный ответ. Я выживу?

— Следует ли сказать вам все, господин герцог? Вы этого требуете?

— Да, сударь, непременно, и ваш вопрос призван в какой-то степени подготовить меня. Я жду.

— Господин герцог, вы можете прожить еще несколько месяцев, если будете вести себя крайне осторожно, но на большее вам не стоит рассчитывать.

Молодой человек еще больше побледнел и приложил руку к груди. Врач испугался, что нанес больному жестокий удар, и поспешил его утешить.

— Ничего не бойтесь, доктор, я сильнее, чем вы полагаете, но я думаю о маркизе. Я не хочу умирать здесь, я не желаю ее губить. Мне понадобится ваша помощь, вы мне в этом не откажете.

— Я весь к вашим услугам, господин герцог.

— Мне следует уехать, не так ли?

— Да, сударь.

— Вам надо согласиться сопровождать меня и подготовить все необходимое, чтобы отвезти меня к моим родным. Я должен умереть дома.

— Отдайте распоряжения, сударь, и, повторяю, рассчитывайте на мою безграничную преданность.

Молодой человек распорядился, проявляя при этом полнейшее хладнокровие и ясность сознания; он заявил, что собирается уехать через день и доктор проводит его до замка Пикиньи, где он сможет отдохнуть и откуда пошлет известие о себе своей семье. Таким образом, на маркизу не будет брошена тень, и все устроится наилучшим образом.

Славный хирург занялся приготовлениями; он нанял для себя и герцога добротную дорожную карету, приказав подать ее к воротам своего городка; им предстояло приехать туда ночью в экипаже маркизы, управлять которым должен был виконт. Таким образом, обитатели замка не должны были ничего заподозрить.

Маркиза считалась больной после прозвучавшего той ночью выстрела, и доктор якобы ухаживал за ней; теперь, когда она выздоровела, ему следовало уехать, и это было вполне естественно.

Прощание было ужасным. События такого рода настолько сближают людей! Виконт превосходно играл свою роль. Узнав от доктора и от самого герцога о вынесенном приговоре, он понял, что пришло время пожинать плоды своего преступления, и с удвоенным лицемерием принялся играть роль друга. Бедная женщина поддалась и на эту уловку!

Господин де Пикиньи благополучно вернулся домой; чтобы объяснить причину его ранения, была придумана какая-то история о разбойниках в Севеннах. Врача щедро вознаградили, поручили ему передать множество нежных приветов маркизе и, главное, не выводить ее из заблуждения, чтобы она могла хотя бы несколько месяцев пожить спокойно; несчастная женщина была беременна, и ее нужно было всемерно оберегать.

Хитроумный и двуличный виконт старался изо всех сил. Он был заботлив, добр и любезен; он сумел выведать у доверчивой кузины подробности случившегося, узнал о ее положении, затруднениях, опасениях и вызвался помочь ей и скрыть последствия ее пригрешения; словом, он делал все, на что способен самый бескорыстный любящий друг.

Маркиза договорилась с Жюли и ее мужем, что они дадут ребенку, который будет произведен ею на свет, свое имя, а она возьмет его на свое попечение и воспитает на собственные средства. Таким образом г-жа д’Альбон не была бы лишена радости материнства и в то же время не подвергалась бы никаким опасностям.

Жюли притворилась беременной и съездила в Лион показаться знакомым, а затем вернулась к подруге и оставалась подле нее до самых родов.

Мадемуазель де Леспинас появилась на свет в этом самом доме, а ее отец скончался в Пикиньи в день рождения дочери. Девочку окрестили в Лионе; у меня до сих пор хранится выписка из свидетельства о ее крещении.

От г-жи д’Альбон скрывали постигшее ее несчастье до тех пор, пока она не окрепла настолько, чтобы пережить подобное известие. Когда все сочли, что настало время сообщить ей о случившемся, виконт вместе с Жюли и доктором возложил на себя эту скорбную обязанность. Притворщик бросился к ногам маркизы, разыграл душещипательную сцену раскаяния и поклялся, что готов посвятить всю жизнь искуплению своей роковой ошибки.