Альфред Мейсон - Четыре пера

— Слава богу! — воскликнул он. — Я не должен был оставлять тебя, но пришлось. Мы целый день разгружали лодки. — И он свалился от усталости возле Тренча.

— Как долго я пролежал больным? — спросил Тренч.

— Тринадцать дней.

— Пройдет еще месяц, прежде чем я смогу уйти. Ты должен бежать один, должен оставить меня здесь и идти, пока можешь. Вероятно, добравшись до Асуана ты сумеешь мне помочь. Сейчас я не в состоянии двигаться. Ты уйдешь завтра?

— Нет, без тебя я никуда не пойду, — ответил Фивершем. — И кроме того, уже слишком поздно.

— Слишком поздно? — повторил Тренч. Он понимал смысл слов, но медленно; он почти не хотел, чтобы его беспокоил этот простой звук; ему хотелось лишь долго лежать без движения в прохладе заката. Но постепенно смысл сказанного Фивершемом дошел до его сознания.

— Слишком поздно? Значит, человек в синем ушел?

— Да. Вчера он говорил со мной у реки. Погонщики верблюдов больше не могут ждать. Они побоялись, что их обнаружат, и решили вернуться, независимо от того, отправимся мы с ними или нет.

— Ты должен идти с ними, — сказал Тренч. В тот момент он не думал о себе, хотя ему пришлось бы прожить в тюрьме всю жизнь — до тех пор, пока ему разрешили бы спокойно лежать там, где он уже долго лежал; и без всякого отчаяния добавил: — Значит, наш последний шанс потерян.

— Нет, отложен, — ответил Фивершем. — Человек в синем принес мне бумагу, ручку и древесную золу, смешанную с водой. Он уронил их возле меня, когда я лежал на земле. Я спрятал их под джиббе, и прошлой ночью — она была лунной — написал торговцу-греку, владельцу кафе в Вади-Хальфе. Сегодня я отдал письмо. Он доставит его и получит деньги. Через полгода, самое позднее через год он вернется в Умдурман.

— Очень может быть, — сказал Тренч. — И попросит еще письмо, чтобы получить еще денег, и скажет, что через полгода или год вернется. Я знаю этих людей.

— Ты не знаешь Абу Фатму. До падения Хартума он служил у Гордона, а с тех пор служит мне. Он пошел со мной в Обак и ждал там, пока я был в Бербере. Он рисковал жизнью, появившись в Умдурмане. Через полгода он вернется, можешь быть уверен.

Тренч не стал продолжать спор. Он окинул бесцельным взглядом загородку и остановился на куче свежевскопанной земли в углу.

— Что они копают? — спросил он.

— Колодец, — ответил Фивершем.

— Колодец? — обеспокоенно переспросил Тренч, — и так близко к Нилу! Зачем? Что за нелепость?

— Не знаю, — ответил Фивершем.

Он и в самом деле не знал, но с ужасом подозревал причину, по которой рыли колодец на территории тюрьмы. Однако не хотел делиться своими подозрениями, пока его спутник не окрепнет достаточно, чтобы выдержать разочарование. Но через несколько дней его подозрения оправдались — всем объявили, что вокруг «Дома камня» построят высокую стену. Слишком много узников в кандалах сбегало на пути к Нилу, и в дальнейшем их круглый год будут держать за стеной, которую пленники сами же и построят из высушенных на солнце глиняных кирпичей. Фивершем работал вместе со всеми, и Тренч, как только смог стоять, присоединился к нему.

— Пропала наша последняя надежда, — сказал он, и хотя Фивершем открыто не согласился, но в глубине души пришел к тому же выводу.

Они ставили кирпичи один на другой и скрепляли их на шип. Каждый день стена вырастала на фут. Они собственноручно замуровывали себя. Когда они закончили, образовалась двенадцатифутовая стена, гладкая и прочная. На ее поверхности не было ни единого выступа, куда можно поставить ногу; её не сломать за одну ночь. Тренч с Фивершемом в отчаянии созерцали её. Даже пальмы Хартума теперь были спрятаны от их глаз. Днем ярко-синий квадрат, а ночью темно-синий квадрат, украшенный драгоценным серебром и сверкающим золотом, ограничили их мир. Тренч закрыл лицо руками.

— Не могу на это смотреть, — сказал он надломленным голосом. — Мы строим собственный гроб, Фивершем, это правда. — Затем он поднял руки и громко воскликнул: — Неужели они никогда не придут по Нилу, канонерки и солдаты? В Англии про нас забыли? Боже мой, про нас забыли?

— Тише! — ответил Февершем, — мы найдем способ побега, не бойся. Нужно подождать полгода. Слушай, мы оба ждали годами. Шесть месяцев разве срок?

Но хотя ради товарища он говорил уверенно, его сердце оборвалось.

Не стоит подробно останавливаться на их жизни в эти полгода. За чудовищной оградой спокойно жили только бесчисленные паразиты. Извне не поступало никаких новостей. Они питались своими мыслями, так что вид ящерицы на стене становился поводом для восхищения. По ночам их жалили скорпионы, время от времени избивали тюремщики.

Они жили во власти капризов Идриса-эс-Саира и Небби Хиддра, который жаловался на них калифу именно тогда, когда Идрис больше всего нуждался в деньгах для своей голодающей семьи. Калиф присылал к ним людей, чтобы обратить в единственную истинную религию; и оба узника с нетерпением ждали долгих богословских споров. Иногда их освобождали от самых тяжелых кандалов и позволяли спать на открытом воздухе, или вдруг, без причины, лишали этих привилегий, и они боролись за жизнь в «Доме камня».

Полгода подошли к концу. Начался седьмой, и даже через две недели мальчик, приносивший еду Фирвершему, не мог обрадовать их известием, что Абу Фатма вернулся.

— Он никогда не появится, — сказал Тренч в отчаянии.

— Обязательно появится, если он жив, — сказал Фивершем. — Но жив ли он?

Прошел седьмой месяц, и однажды утром в начале восьмого в тюрьму пришли двое телохранителей калифа, они переговорили с Идрисом. Идрис направился к двум заключенным.

— Истинно, Аллах добр к вам, люди из плохого мира, — сказал он. — Вы взглянуть в лицо калифа. Как вам повезло!

Тренч с Фивершемом поднялись с земли с не очень радостным настроем. «Чего он от нас хочет? Это конец?» — такие вопросы крутились у обоих в голове. Они прошли за двумя охранниками через дверь и дальше по улице к дому калифа.

— Это означает смерть? — спросил Фивершем.

Тренч пожал плечами и сердито рассмеялся.

— В картах Небби Хиддра предсказывалось нечто подобное, — сказал он.

Их привели на великолепную парадную площадь перед мечетью, а оттуда в дом калифа, где еще на пороге сидел еще один белый. Калиф сидел на ангаребе, рядом с ним стоял седобородый грек. Калиф объяснил, что они оба займутся производством пороха, которым вскоре ударят по армии турков.

Фивершем хотел было сказать, что ничего не понимает в этом процессе, но Тренч перебил его, заявив на беглом арабском, что касательно пороха для него нет никаких тайн, и им обоим сообщили, что на фабрике за ними присмотрит присутствующий здесь грек.

За что оба узника должны будут благодарить этого грека до гробовой доски. Есть в мире истинные самаритяне. Из чистой жалости, зная, что эти двое заперты в «Доме камня», он предложил калифу нанять их, и из того же сострадания прикрывал их недостаток знаний.