Альфред Мейсон - Четыре пера

— Я ничего не знаю о производстве пороха, — сказал Тренч. — Но мы каждый день будем уходить из тюрьмы, а это уже кое-что, пусть мы и должны возвращаться каждый вечер. Кто знает, когда подвернется шанс сбежать?

Пороховая фабрика располагалась в северной части города, но на берегу Нила, за пределами большой глинобитной стены и в конце рынка рабов. Каждое утро двух заключенных выпускали из тюремной двери, они шли вдоль берега реки за пределы городской стены, и проходили на пороховую фабрику мимо складов охраны калифа. Каждый вечер они возвращались по той же дороге в «Дом камня». С ними не было охраны, поскольку побег казался невозможным, и во время каждого такого похода они с надеждой высматривали человека в синем. Но прошли месяцы, и май принес с собой лето.

— Что-то случилось с Абу Фатмой, — сказал Фивершем. — Может, его поймали в Бербере. Его как-то задержали.

— Он не придет, — сказал Тренч.

Фивершем больше не мог притворяться, что надеется. Он не знал о ранении мечом, полученном Абу Фатмой при побеге через Бербер по возвращении из Умдурмана. В этом городе его узнал один из старых тюремщиков и легко вывел из строя одним ударом в бедро.

Из-за этой раны он провел большую часть года, медленно выздоравливая в больнице Ассуана. Но хотя Фивершем ничего не слышал об Абу Фатме, к концу мая он получил известие, что побег готовит кое-кто другой. Когда они с Тренчем однажды вечером в сумерках проходили между хранилищами и городской стеной, в тени одного из узких переулков, простирающегося от хранилищ, какой-то человек прошептал им, чтобы они остановились.

Тренч опустился на колени и стал осматривать ногу, как будто порезался о камень, и в этот момент мимо прошел мужчина и уронил клочок бумаги Он был торговцем из Суакина, державшим лавку на зерновом рынке Умдурмана. Тренч поднял листок, зажал его в руке и захромал дальше вместе с Фивершемом. На листке не было ни адреса, ни фамилии, и когда дома остались позади, только стена справа и Нил слева, Тренч снова присел. У кромки воды собралась толпа, между ними и толпой туда-сюда сновали люди. Тренч закинул ногу на ногу и осмотрел ступню. И одновременно развернул записку в руке и прочитал вслух. Он читал с трудом, его голос дрожал. Фивершем едва слышал, кровь стучала в висках.

— «Человек принесет вам коробок спичек. Доверьтесь ему. Сатч». Кто такой Сатч?

— Мой большой друг, — ответил Фивершем. — Значит, он в Египте! Он написал, где именно?

— Нет, но раз записку принес Мухаммед Али, торговец зерном, мы можем быть уверены, что он в Суакине. Человек со спичками! Только подумайте, мы можем увидеть его уже сегодня!

Но лишь спустя месяц на берегу реки к ним протолкнулся араб и сказал: «Я человек со спичками. Завтра в это же время у складов». И проходя мимо, он бросил на землю коробок цветных спичек. Фивершем тут же остановился.

— Не трогай, — вмешался Тренч, втоптал коробок в землю и пошел дальше.

— Сатч! — воскликнул Фивершем. — Он идет нам на подмогу! Откуда он узнал, что я здесь?

Тренча переполняло восхищение. Он не говорил о новой надежде, так внезапно свалившейся на них, потому что не осмеливался. Он пытался даже притвориться, что никакой записки не было, боялся даже думать об этом. В ту ночь оба спали урывками, каждый раз просыпаясь с неясным ощущением, что случилось нечто прекрасное и замечательное. Лежащему на спине и глядящему на звезды Фивершему чудилось, что он заснул в саду Брод-плейс, на холмах Суррея, и стоит только поднять голову, как увидишь темные сосны справа и слева и крышу дома на фоне неба. Он заснул к рассвету и проснулся через час от того, что кто-то сильно тряс его за плечо. Он увидел нагнувшегося над ним Тренча с написанным на лице страхом.

— А если нас оставят сегодня в тюрьме? — прошептал он дрожащим голосом, дергая Фивершема. — Это только что пришло мне в голову! А если так и случится?

— С чего бы вдруг? — ответил Фивершем, но тот же страх охватил и его, и они сидели, боясь появления Идриса с подобным приказом. Но Идрис пересек двор и распахнул дверь тюрьмы, даже не взглянув на них. Толкаясь и с криками пленники застревали на выходе, отступали, проталкивались вперед, и наконец оказались на воздухе, один побежал с пеной у рта и ударился головой о стену.

— Он сошел с ума! — сказал Тренч, когда тюремщики схватили его; и с тех пор Тренч пришел в уныние, он начал говорить быстро и почти бессвязно. — Вот чего я боялся, Фивершем, что сойду с ума. Можно было бы смириться даже со смертью здесь без излишнего сожаления, но сойти с ума! — и он вздрогнул. — Если этот человек со спичками окажется обманом, Февершем, я буду близок к этому, очень близок. Сначала ты человек, потом начинаешь бредить, и на следующий день уже идиот с пеной у рта — лучше этого не видеть и не слышать. Боже, но это ужасно! — и он опустил голову, обхватил руками и не осмелился взглянуть наверх, пока Идрис не подошел к ним и не приказал заняться работой. Что за работу они выполняли на фабрике в тот день, никто не из них так и не понял. Они лишь осознавали, что время тянулось необычайно медленно, но наконец наступил вечер.

— У складов, — сказал Тренч. Они нырнули в первый же переулок и, завернув за угол, увидели человека, принесшего спички.

— Меня зовут Абдул Кадер, — начал он без вступления. — Я здесь, чтобы устроить ваш побег. Но пока что бегство невозможно.

При этих словах Тренч покачнулся.

— Невозможно? — переспросил Фивершем.

— Да. Я привел в Умдурман трех верблюдов, два из них умерли. Эфенди в Суакине дал мне денег, но недостаточно. Я не смогу купить новых верблюдов, но если вы напишете эфенди, чтобы прислал мне двести фунтов, то я все подготовлю и вернусь через три месяца.

Тренч стоял спиной, так что Фивершем не видел его лица. От этого последнего удара судьбы его покинуло всё воодушевление. Правда открылась с ужасающей ясностью. Абдул Кадер не собирался рисковать своей жизнью; он будет ездить туда-сюда между Умдурманом и Суакином, пока Фивершем не перестанет писать письма, а Сатч платить деньги.

— Мне нечем писать, — сказал Фивершем, и Абдул Кадер снабдил их необходимым.

— Быстрее, — торопил он. — Пишите быстрее, чтобы нас не обнаружили.

И Фивершем написал. И хотя он сделал, как предложил Абдул, бесполезность письма была для него столь же очевидной, как и для Тренча.

— Вот письмо, — сказал он и передал его Абдулу, и взяв Тренча за руку, молча ушел.

Они вышли из переулка и снова оказались у большой глинобитной стены. Наступил закат. С левой стороны переливающимися огнями сверкала река. Здесь пробивался оливковый, там розовый, и вот снова сверкающий зеленый; над их головами взошли звезды, на востоке уже были сумерки; а за их спинами в городе варварски монотонно застучали барабаны. Оба они повесили головы, взглядом упираясь в землю. Надежде пришел конец, их охватило отчаяние. Фивершем не думал ни о каких соснах на холмах Суррея, а Тренч больне не боялся, что в его голове что-то перемкнет, и он превратится в безумца. Они шли медленно, как будто оковы стали в десять раз тяжелее, и без единого слова. В этом состоянии они не заметили, что другой араб повернулся и пошел вслед за ними, пока он не сказал: