Юдифь Готье - Завоевание рая

— Ах, не отравляй мне моей радости упреками! — сказала царица. — Когда я подумаю, что тот, который спас меня от смерти, спасает меня еще и от рабства, а я хотела дважды убить его, сердце мое разрывается от страшной боли. Он стоит передо мной, выпрашивая взгляда, — он, кому я втайне отдала всю мою душу; а ты хочешь, чтоб я отворачивала от него свой взор и сдерживала слезы!

— Я дрожу за жизнь, которая тебе дорога; ведь еще недавно ты сама дрожала, когда скрывала от меня свою тайну. Вихрь счастья увлекает и ослепляет тебя теперь, заставляя забывать о справедливых опасениях.

— Это правда, — сказала Урваси, бледнея. — Если министр узнает о моей любви к тому, к кому он питает такую непостижимую ненависть, мы погибли. О, Лила, ты меня пугаешь. Между тем нужно, чтобы правда обнаружилась и чтобы царь был провозглашен.

— Нужно, чтобы Панх-Анан был свергнут раньше этого; а если ты не осмеливаешься сделать этого сразу, то прибегнем пока к хитрости и будем понемногу подрывать эту неограниченную власть, которую ты так неосторожно предоставила министру.

— Я так и сделаю, Лила, и никто не узнает моего ответа царю Декана, прежде чем посланник будет вне опасности. Я постараюсь, раз это нужно, получше скрывать мою тайну; но если это его опечалит?

— А я-то на что? — сказала принцесса. — Я его уже предупредила, но он, к несчастью, принадлежит к тем, кого опасность привлекает.

На другой день после совета, на котором присутствовал посланник, царица объявила о предложении субоба и о неожиданном расширении владений Бангалора. Возвращаясь домой очень озабоченным, Панх-Анан заметил на дворе своего дворца пажей и носилки принцессы Мангалы. Он ускорил шаги и вошел в залу, где она его ждала.

— Слава министру! — сказала принцесса, прикладывая руку ко лбу.

— Что привело тебя, дочь моя, ко мне так рано? — спросил брамин.

— Открытие самой изумительной тайны, святой гуру. Любовь моя к царице побуждает меня открыть ее тебе, чтобы ты мог защитить ее и спасти. Боги во власти молитв, молитвы во власти браминов, следовательно, брамины — боги, и ничто не должно быть скрыто от них.

— Говори без обиняков, дочь моя: я знаю твою преданность и сумею наградить тебя за нее в этой жизни и в будущей.

— Так вот, отец, варвар — очень могущественный чародей, потому что он добился любви царицы.

— Кто тебе это сказал? — вскричал Панх-Анан, меняясь в лице.

— Мне, конечно, не сказали этого, — отвечала Мангала. — Но я подметила взгляды и знаки, которыми обменивались царица и посланник и которые не оставляют никакого сомнения.

— Так, значит, то, чего я так опасался, случилось! — сказал брамин, нахмурив брови. — Теперь я понимаю: этот проклятый варвар побудил субоба дать царице свободный выбор — разорвать или сдержать брачное обещание. Это новость, которую она нам только что сообщила на совете.

— Значит, наместничество ускользает от тебя?

— Может быть. Царица объявила, что она не знает, какой даст ответ. Но она, конечно, обманывает нас и решила отказать.

— Трон Декана в сравнении с таким маленьким государством, как Бангалор, заслуживает того, чтобы о нем подумать, — сказала Мангала.

— Но Бангалор становится вдвое значительнее. По просьбе варвара, которого нечестивый мусульманин считает за брата, все старые владения возвращаются нам. Разве это не знак, что царь Декана благосклонно взглянул бы на союз царицы со своим посланником?

— Ах, отец мой! Подобного святотатства не должно быть! — вскричала испуганная принцесса. — Если царица позволила чарам завладеть своим сердцем, она не настолько безумна, чтобы забыть свой сан и касту.

— Я ее знаю: она во всем доходит до крайности. Когда она ненавидела этого человека, она искала его смерти; любя его, она сделает его царем.

— Но камни дворца обрушатся сами собой и задавят его.

— Успокойся, дочь моя! — сказал брамин. — Продолжай наблюдать и будь уверена, что мы восторжествуем. Не забывай, что богов никогда нельзя победить.

Вечером вокруг зданий протянулись, в виде ожерелий, нити лампочек. Во дворце пять тысяч дэоти — рабов-факельщиков — образовали иллюминацию, стоя шпалерами на лестницах, на дворах и вокруг прудов. Во всех концах города сверкали фейерверки. На реку спустили множество лодок с разноцветными огоньками. Поток, уносивший эти лодки, которые беспрерывно следовали одна за другой, представляя настоящую реку огня и драгоценных камней. Только одни пагоды оставались темными и безмолвными.

Царица предложила Бюсси воспользоваться на другой день свежими утренними часами, чтобы отправиться с ней на прогулку и дойти до владений, о которых она так сожалела и которые, благодаря ему, снова принадлежали ей. Собирались отправиться верхом, а возвратиться на слонах, которых накануне послали на место привала.

Когда звезды начали бледнеть, один «веталика» подошел к комнате Бюсси, ударил по золотым струнам арфы и запел, чтобы прогнать сон от его глаз. Он пел, что, подобно тому, как слава предшествует герою, так свет разливается по небу, возвещая восход солнца. Маркиз, улыбаясь, проснулся и поспешил одеться.

Уже рассвело, когда с вершины башен затрубили в трубы и царица показалась на лошади, в своем очаровательном военном халате, под воротами последнего двора. Бюсси с непокрытой головой приближался к ней, красиво сдерживая своего скакуна. Они церемонно обменялись поклонами, но в то же время искра блеснула в их глазах и тотчас же погасла. Как восхитительна была Урваси в этой новой одежде странной красоты, в легкой каске с лучезарной птицей наверху, в шелковой с золотом тунике, прелестно облегавшей ее стан! На перевязи из драгоценных камней висел колчан.

Лила и два пажа с пустыми корзинками сопровождали царицу; Бюсси ехал с Арслан-Ханом. Отряд индусских стрелков и французских мушкетеров должен был следовать за ними на некотором расстоянии.

Они проехали шагом через просыпавшийся город. Множество жителей спускалось по лестницам к реке, чтобы совершить свое утреннее омовение; женщины распускали свои длинные волосы. Открывались базары; по ним уже бродили нищие монахи, собиравшие милостыню; быки браминов, прекрасные животные с вытравленной эмблемой Сивы на бедре, медленно прогуливались или расхищали выставку торговцев зернами, и последние не смели прогнать их, ни даже выказать малейшее неудовольствие.

Гонцы, вооруженные серебряными булавами, расчищали дорогу царице. Всадники выехали южными воротами и, промчавшись под сводами, доскакали до стеклянной галереи, которая казалась бесконечной.

— Ах! — воскликнула Лила со счастливым вздохом. — Мы похожи на птиц, которые летят на свободе и далеки от всякой принужденности!

Бюсси смотрел на царицу, которая, склонив немного голову, улыбалась ему с бесконечной нежностью; потом этот прекрасный воин смутился, опустил глаза и, казалось, был сильно занят отвязыванием своего золотого лука от седла, где он был прикреплен.