Стивен Робертс - Остров затонувших кораблей

Вот кто надоумил меня испытывать духовое ружьё на часовых? Не она ли нашептала эту дурацкую мысль? Чтоб посмотреть, что будет, и повеселиться над моими приключениями.

Сидел бы себе в блокгаузе, ждал у моря погоды. Как все. Так нет, полез в пекло. Глупая неусидчивая натура, наследие от знаменитого деда. Ведь имя моё не Ганн. Я наследник великой фамилии. Вот только опозоренной мной…

Фортуна. Я избрал её своей госпожой с тех пор, как стал бродить по морям. Фрегат, на котором я был юнгой, носил её имя. Я влюбился в резную статую богини, украшавшую форштевень. Прекрасной богини со строгим взглядом и прекрасным телом, застывшим в стремительном порыве. Она словно пыталась оторваться от корабля, взмыть ввысь, насладиться полной свободой.

Фортуна стала моей путеводной звездой. Я уповал на неё, молился ей наравне с молитвами Марии и сыну её. Я звал её в трудную минуту, и она выручала меня, избавляла от бед. Но брала за это свою цену.

Такую, как я заплатил сегодня. И буду платить впредь, хочу я того, или нет. За всё нужно платить.

И за мою жизнь была названа цена. Час расплаты приближался, и я не знал, как буду платить. Отравить Флинта? Чем? Он пьёт мескаль с порохом, жрёт перец ложками. А тот яд, которым я располагал… Если бы Том не окочурился до сегодняшнего дня, я бы придушил его собственными руками. Тот часовой, на ком я испытывал действие ядовитой мази, прошёл мимо меня, похрамывая, правда, но без малейших признаков лихорадки. Что уж говорить о диком борове, нашем капитане. Его и пуля не берёт, сам видел. О кинжале и говорить нечего. Он его голой рукой схватит и сломает. Вместе с шеей дурака, поднявшего клинок.

Оставалось только проделать брешь в частоколе с помощью пороховой мины. Да уж где мне, в моём нынешнем состоянии, поднять бочонок и пристроить его на виду у всех к ограде.

В общем, выхода я не видел, и решил положиться на хозяйку моей судьбы. Она подстроит так, что думать не придётся. Только действовать.

Когда стемнело, меня высадили там, где и поймали. Тычок в спину указал направление. С трудом я побрёл к своим. Но перелезть частокол сил уж не было. И кричать я не мог. Пришлось устроиться в ложбинке на песке и дожидаться рассвета.

Несмотря на холод и боль в избитых местах, я скоро уснул. Вернее, провалился в беспамятство…

Последнее, о чём подумал — я слишком слаб, чтоб выполнять условия заключённого с лягушатником договора. Но и рассказывать ничего никому не стану. Пусть время решит за меня. Придёт час — я буду знать, что делать.

На рассвете третьего дня началось веселье. Целый час после восхода солнца форт обстреливали из пушек. Ядра свистели, прорезая воздух над крышей блокгауза, ломали деревья позади и взметали песок перед частоколом. К счастью нашему, Кидд выбрал удачное место. Форт находился на плоской возвышенности, и с моря прицельный огонь из пушек был невозможен. Но вот случайные ядра могли принести много беды. Мы пережидали канонаду, прижимаясь друг другу под прикрытием толстых бревенчатых стен.

Затем на миг наступила тишина. Глубокая тишина, подобная затишью перед бурей. Птицы молчали, ветер не шумел в листве. Казалось, даже прибой утих, сник, как пристыженный младенец. И мы сидели тихо, не шевелясь, вслушиваясь в эту тишину.

Долго ли так длилось, не скажу. Время иногда сжимается, и тогда час кажется мигом, а миг вечностью. Время, как вода, может застыть, подобно льду, или взорваться облаком пара над гейзером. Такое случается в особенные моменты сосредоточенности или расслабления. Мы были сосредоточены, дальше некуда. Дышать боялись.

И время взорвалось…

Грянул далёкий выстрел, сигнал к действию. А затем раздались крики команд и барабанная дробь. Мы сорвались с мест, сыпанув к бойницам.

Поднимаясь по склону холма нестройным маршем, к нам приближались португальские солдаты. Впереди офицер в сверкающей каске, с саблей в руках. За ним мушкетёры.

Почти в тот же момент из чащи раздались дикие крики и свист, грянул нестройный залп ружей. Головорезы Горлопана заходили с другой стороны.

Толпа пиратов француза в компании с даго со всех сторон бросились штурмовать частокол. Пальба из мушкетов не остановила этой волны, и скоро началось настоящая битва вокруг блокгауза.

Мы дрались, как львы. Скотина Ла Буше выбрал удачное время для атаки. Солнце светило в спины атакующих, слепя нас яркими лучами. Десятками перелезая через частокол, враги ломились к проходу в блокгаус. Мы встретили их градом пуль, и некоторые сваливались мешками, крича от боли и испуга. Иные не кричали, поражённые наповал. Но это не остановило нападающих. Флинт с компанией самых отчаянных парней бросился наружу, отбивать атаку в рукопашной схватке. Остальные стреляли через бойницы, и скоро внутри помещения так всё заволокло дымом так, что невозможно было разглядеть собственную руку. Дышать стало невозможно, и многие так же кинулись наружу. Уж лучше быстро умереть на свежем воздухе, чем задохнуться в пороховом дыму. В горле саднило, глаза слезились, когда я с саблей наголо выскочил из дымного полумрака на солнечный свет.

Сражение шло вовсю. Я видел Флинта, уложившего двоих одним ударом тесака. Пусть противников втрое больше, но им не сравниться с нами в открытом бою. Так мне думалось.

Закричав, я бросился к восточным бойницам, где двое здоровенных даго наседали на Джоба, прижимая его к стене. Я подбежал и полоснул одного по спине, и когда тот повернулся, снова рубанул, целя в лицо. Бросив саблю, он дико заорал, закрыл лицо руками и бросился бежать вниз по склону. Вдвоём с Андерсоном, мы скоро расправились со вторым даго. Но ему на выручку бежали новые противники, и нам пришлось отступить за северную стену, где было больше наших.

Здесь я смог перевести дыхание. Солнце не слепило глаза, как на южной стороне.

Нас теснили от входа, и вскоре битва проходила больше на западном склоне. Несколько противников прорвалось в блокгауз.

— Тут пусто! — раздались крики из сруба. — Ничего нет!

Они не обнаружили того, что искали. А искали они, несомненно, тяжёлые сундуки или бочонки. Другой причины рисковать своими шкурами у них не было.

На этом схватка закончилась.

Крики подхватили на улице, и враги понемногу стали отходить. Я понял, в чём дело. Они убедились, что сокровищ нет в блокгаусе. Смысла продолжать бой не было. Атака схлынула сама собой, и последние разбойники бежали, переваливаясь через брёвна частокола и скрываясь в лесу.

Результат битвы был страшен. Мы потеряли убитыми семь человек, и ещё двенадцать были серьёзно ранены. Это не считая раненных легко.

А ещё двое исчезли. Пропали. Возможно, их захватили в плен, надеясь допросить. Это уж точно было не к добру. Среди исчезнувших был и Пью Живодёр.