Карен Мейтленд - Проклятие виселицы

Каждый день, каждый час она пыталась вообразить лицо Осборна, приказывающего повесить Атена. Было ли у него тогда то же самое безразличное выражение или злость оттого, что она бросила ему вызов и не стала покорно дожидаться верёвки? Звучала ли в голосе злость или только ледяная жестокость? И как шёл на виселицу Атен — слабым и испуганным? Она представляла, как он отважно стоит, опустив голову, словно бросая вызов петле. Что он тогда думал о ней? Испытывал горечь, страдая вместо неё, или был рад за неё умереть? В глубине души она знала — скорее первое. По ночам её преследовало его лицо — ужас и отвращение, которые она видела в его глазах той ночью, когда он подумал, что она убила их сына.

А теперь... она до сих пор не могла поверить, что Атен и в самом деле мёртв. Для неё он до сих пор там, идёт знакомой дорогой на поле. Если Атена нет, вся её жизнь до того, как она попала сюда, начинает казаться ненастоящей. Деревня, поместье, детство и Атен существовали теперь только в снах.

Матушка грубо толкнула её на низкую скамейку, натянула через голову платье. Потом застегнула на плечах старую шерстяную накидку, пахнущую корицей.

— Ступай, дорогая, времени не так много. А теперь слушай внимательно. Тальбот отведёт тебя в часть города, называемую Манкрофт. Там, на Бриггс-стрит, между Овечьим и Лошадиным рынками, есть гостиница. В номере на верхнем этаже есть отдельный вход по внешней лестнице. Осборн будет ждать там. Он знает, что придёт одна женщина, и потому будет без охраны. Он думает, у тебя есть информация о его брате.

Матушка открыла стоявшую на столе деревянную коробочку и вытащила маленький серебряный амулет в форме руки. На ладони были выгравированы четыре странных символа. Элена подумала, что это, наверное, буквы, хотя на её взгляд, необычные. Но поскольку она могла прочесть только собственное имя, буквы для неё не имели смысла. Матушка повязала кожаный шнурок вокруг её шеи.

— Вот, дорогая. Постарайся, чтобы те, кто увидит тебя возле гостиницы, те, кто входит и выходит, это заметили.

Элена озадаченно взглянула на амулет.

— Зачем?

— Это принадлежало иудеям. Большинство городских евреев живёт в Манкрофте. Увидев это, они решат, что ты одна из них, и не будут обращать на тебя внимания, а если уже после того, как обнаружат тело, кто-нибудь вспомнит, что видел тебя, они станут разыскивать иудейку.

Элена задрожала.

— Матушка, прошу вас, послушайте. Я не могу его убить. Знаю, что не могу.

Матушка недовольно фыркнула.

— Можешь и убьёшь. Ты уже дважды это делала. Вспомни, как сказала та знахарка — если не сделаешь, как она велит, проклятье падёт на голову твоего сына. А когда это случится, всё, что ты делала, чтобы защитить его — и то, что отдала, и смерть твоего любовника, и то, что ты здесь прячешься — всё это будет напрасно.

Матушка опять вернулась к своей коробке, и на этот раз извлекла длинный и острый кинжал. Она пересекла комнату и положила оружие на колени Элены. Матушка взяла её правую руку и сжала пальцы Элены вокруг рукояти.

— Когда он окажется перед тобой — подходи поближе. Вытаскивай из-под плаща кинжал и быстро бей сюда и вверх, — она коснулась рёбер Элены. — Лезвие такое тонкое и острое, что войдёт легко, как в заливную свинину. А если он повернётся к тебе спиной, будет ещё проще. Так ты убила его брата, значит, сама знаешь, что делать.

Матушка сунула кинжал в карман, заранее пришитый к подкладке плаща так, чтобы легче выхватить. Элена мимолётно удивилась, зачем такой карман на женском плаще, но эта мысль потонула в приступе тошноты, подступившем, едва она представила, как клинок пронзает живую плоть и из неё вываливается заливное. Матушка подняла её на ноги, и Элена пошатнулась, стараясь справиться с тошнотой.

Матушка крепко сжала её руку.

— Не забывай, дорогая, Осборн убил твоего мужа. Сидел и наблюдал, как тот пляшет на верёвке, задыхается, сражаясь за каждый вдох, и дёргается, пока язык не распухнет и лицо не почернеет. Это сделал Осборн. Осборн заслуживает смерти. Последняя молитва Атена — о мести убийце. Атен погиб за тебя, дорогая, а значит, твой долг — позаботиться, чтобы убийца был наказан. Когда убивают невинных, их души бродят по земле, не зная покоя, пока не умрёт убийца. Если ты не убьёшь Осборна, твой бедный муж никогда не упокоится в своей могиле. Если ты когда-нибудь любила Атена, то должна оказать ему эту последнюю милость, чтобы он мог уйти с миром.

Взгляд жёлто-зелёных глаз Матушки впился в глаза Элены. Рубиновые булавки мерцали в свете свечей, языки змей, подрагивая, лизали воздух. Элене казалось, что глаза всего мира обратились к ней и ждут, когда она сделает это для Атена и их сына. Она им нужна. Их нельзя подвести.

Матушка ухватила Элену за руку и поспешно повела вниз по лестнице, где уже ждал Тальбот. Не успев ничего понять, Элена оказалась на улице и пришла в себя, глотнув холодного ночного воздуха. Резкий ветер с реки трепал её юбки, прижимая к бедру холодную сталь кинжала. Она попыталась повернуть назад, к двери, но Тальбот взял её под руку и быстрым шагом повёл прочь, в сторону центра города. Из за переваливающейся походки непросто было идти с ним в ногу, но хватка у Тальбота была крепкая. Он так сжимал руку, что Элена боялась сломать её, если рискнёт вырваться.

По улице сновали люди. Некоторые освещали себе путь роговыми фонарями, но некоторые держали горящие факелы, огонь мерцал на ветру, заставляя людей держаться подальше от закрытых деревянными ставнями витрин, чтобы не устроить пожар. Большинство спешили по своим делам, не обращая никакого внимания на Элену и Тальбота. Ночь слишком холодная, чтобы долго задерживаться на улице. Но Элена не понимала, почему все не останавливаются поглазеть на неё. Казалось, каждый в городе должен догадываться, что она собирается сделать, и клинок, на каждом шаге ударявшийся о ногу, стучал как громкий звон похоронного колокола.

В воздухе висел тяжёлый торфяной дым от горящих очагов. В домах булькали десятки горшков с ужином, наполняя ночь ароматами бобов, варёной баранины, солёной свинины, горящего зверобоя, горечью щавеля и кислотой эля. Аппетитные запахи смешивались с вонью испражнений людей, собак, гусей и свиней, гниющих растений и плавающих в канавах потрохов. Элена уже так свыклась с духом борделя — потом, мускусным маслом и запахами тел, что городская вонь была для неё чужой, как лес для комнатной собачки. Тальбот говорил, что в ночь убийства Хью нашёл Элену снаружи, на улице, но она ничего про это не помнила.

Они торопливо шли через улицы дубильщиков кож, и через некоторое время сквозь вонь стали пробиваться запахи свежевыделанной кожи, пеньки и воска. Элена, непривычная к ходьбе по городским мостовым, постоянно поскальзывалась на выброшенных из окон гнилых камышах и ощущала под ногами хруст устричных раковин. Наконец, они вышли на прямую улицу, такую широкую, что по ней могли проехать телеги и повозки.