Юлия Гнатюк - Деревянная книга

Вернулись водители и сообщили неутешительную весть, что по случаю выходного начальник гаража уехал рыбачить на лиман, а без него другой автобус отправить не могут.

Водителей тут же усадили за стол, и неурядица с автобусом вскоре отошла на задний план. Через дорогу на скошенном поле подростки резво бегали за своим дынеобразным мячом.

«Нет, это не Дания, и не Германия, – думал Чумаков. – Кто в Западной Европе, где каждый мирок существует отдельно, мог бы вот так, вместо того, чтобы сокрушаться и злиться по поводу срывающейся загранпоездки и связанных с ней денег и планов, сложив еду и выпивку без учета, где чье конкретно, сесть за общий стол у дороги рядом с безнадежно сломанным автобусом и весело смеяться, благодушно подшучивая друг над другом и ситуацией в целом?»

Вспомнилось, что в «иной» жизни самым трудным оказалось гасить в себе естественное движение души, быть холодным и рациональным, не делать ничего просто так. Вячеслав понял главную сущность славянской души – способность проявлять чистосердечие, бескорыстие и щедрость просто из внутренней потребности делиться ею даже с чужими незнакомыми людьми. Теперь, узнав кое-что о древних славянских традициях, он увидел в своих современниках проявление генной памяти о том сообществе, каким жили предки многие тысячи лет тому назад.

По сути, славянские Роды и Племена были устойчивыми автономными образованиями. Многие тысячелетия (!) они управлялись избираемыми на Вече старейшинами и князьями, которые занимали это место по оказанному им народному доверию, а также кудесниками, которые ведали религиозно-духовной сферой. В часы войны князья избирали единого вождя, который стоял во главе всего войска. Система управления оставалась гибкой, ибо неугодные тотчас отлучались от власти. Каждый член Рода чувствовал свою причастность к общему делу и ответственность за него. Люди знали, что только сообща могут выживать в суровых условиях, обороняться от врагов, вести хозяйство, пасти скот и обрабатывать большие угодья. Это были сообщества вольных и сильных людей, совершенно отличные от рабско-господских отношений с их пороками, царящими в большинстве других стран. Естественная природная жизнь, мирный труд на земле, поддержка и взаимовыручка друг друга, честность и товарищество, радушие и гостеприимство всегда отличали славянские племена. И не случайно многие другие народы, зачастую придя с войной, затем оставались жить среди славян, смешивались с ними, перенимали обычаи и, хотя отличались внешне, но проникались духом этой земли и становились, по сути, славянами, носителями мировоззрения Прави. Поэтому сохранилась в нас и поныне тяга к общественному, коллективному, совместному. Тяга к обсуждению, философствованию, поиску истины.

Понятней и ближе стала позиция Льва Толстого с его пониманием Бога как Правды. С его отношением к простому народу как хранителю истинных духовных ценностей, с почитанием земли и природы, как родных отца и матери. И отрицанием церковных догм, вследствие чего православная церковь объявила Толстого отступником и предала анафеме. В этом противоречии – извечный конфликт генной памяти ведического славянского мировоззрения с византийским христианством, и это живо до сих пор! «Выходит, сила древнего ведизма неистребима, – думал Чумаков, глядя на густеющий тучами горизонт. – Только сила эта, обезглавленная в конце первого-начале второго тысячелетия от Рождества Христова уничтожением Вече, волхвов, прежних богов и кумиров, перешла в глубокое подсознание, окуклилась, впала в анабиоз, продолжая где-то подспудно, на молекулярно-клеточном уровне передаваться из поколения в поколение. Как сонные почки дерева, что являются резервом молодых побегов, в случае гибели основных листьев, так дремлет до поры, до времени в глубинах славянских душ их вольный, непокорный дух. Сколько раз черные крылья гибели простирались над Русью, когда она, казалось, уже окончательно была втянута в болото невежества, отупляющего рабства, страха, забитости, и иноземные захватчики могли взять ее просто голыми руками. Тогда, в самый пик опасности, вдруг просыпались в недрах славянского люда неведомые силы забытых предков и поруганных богов и сбрасывали с плеч ярмо, подобно проснувшемуся витязю. «Сто раз умирала Русь, и сто раз возрождалась снова» – писал неизвестный кудесник более тысячи лет тому назад. Хочется думать, что так будет всегда. Может, именно эти невидимые, но всегда сущие в нас споры славянской души помогут нам и грядущим поколениям не стать рабами какой-нибудь новой религии, власти, правителя, – размышлял Чумаков, – если только мы, конечно, будем хранить в себе эту сущность».

Между тем стало вечереть. Калитняк принял решение, что команда останется ночевать в автобусе, водители опять отправятся в Новоград-Волынский звонить в автохозяйство, а сам он любыми способами должен сегодня добраться до границы.

– Там ведь к нам должна присоединиться команда из Львова, а документы у меня.

При упоминании о львовянах Леня заулыбался, припомнив что-то, поднял палец:

– Эти вуйки («вуйками» одесситы называли жителей Западной Украины) такие интересные люди… В прошлый раз они нашего Сеню обозвали «москалем», и это при его-то внешности!

– Станислав Андреевич, я поеду с вами! – решительно заявил Чумаков. – У меня виза через шесть дней заканчивается.

– И я, – эхом отозвался Саша.

– Хорошо, – согласился Калитняк. – Леня, будем ждать вас в Любомле, в гостинице. Если завтра до четырнадцати ноль-ноль вас не будет, мы поедем сами со львовской командой.

Неторопливое застолье еще продолжалось, когда Калитняк, Чумаков и Саша, тормознув старенький попутный «Жигуль», помчались к границе.

– А ведь именно это место – Волынь – в «Велесовой книге» именуется «первоосновой Рода», – рассказывал попутчикам Чумаков. – На этой земле жили, трудились и сражались наши предки, смешивались с другими народами, но неизменно сохраняли способность стойко переносить все тяготы и невзгоды, оставаясь неунывающими и жизнелюбивыми. – Он стал рассказывать о древних славянах. Попутчики слушали с интересом.

Вскоре совсем стемнело, к тому же начался дождь, сначала робкий, а потом припустил сильнее. «Жигуленок» с размаху влетал в лужи, и каскады брызг искрились в свете фар прозрачно-радужным веером. В Любомль добрались ближе к полуночи, там их уже ожидали порядком встревоженные львовяне.

На следующий день, прождав до положенных «четырнадцати ноль-ноль», стали усаживаться в львовский автобус. В это время к гостинице подкатил, сверкая тонированными стеклами, голубой красавец «Мицубиси» с одесскими номерами. Он с мягким шипением остановился, дверь бесшумно отошла в сторону, и с подножки соскочил улыбающийся Сеня и делающий серьезную мину Леня. Начальник гаража успел-таки вернуться с рыбалки и выслать замену.