Юлия Гнатюк - Деревянная книга

– На Брюгман-авеню, – сказал таксисту. И желтый «Мерседес» помчался по городу. Бульвар Ватерлоо, Дворец Юстиции, поворот налево…

– Какой вам нужен номер?

– Пятьсот двадцать второй, – ответил Вячеслав и почувствовал, как что-то дрогнуло в самом уголке сердца.

Вот он, тот самый дом, типичная трехэтажка постройки начала прошлого века… Дверь открыла женщина лет тридцати. Узнав, что это тот самый журналист из России Иван Голубев, быстро провела в небольшую комнату на первом этаже, где за старинным столиком с конторкой сидела другая женщина, лет шестидесяти. Это была домовладелица, внучка того самого Жака Ренье, который жил здесь во времена Изенбека и Миролюбова.

Поцеловав руку женщине, гость на безупречном французском произнес:

– Простите, мадам, при общении в телефонном режиме я уже говорил, что пишу для нашего журнала серию статей о русских эмигрантах двадцатых-сороковых годов. Вот мое удостоверение, – продемонстировал он и продолжил. – Для меня чрезвычайно интересны любые, даже самые незначительные сведения об этом периоде и людях, живших тогда. А это Вам, мадам, небольшой презент на память. – С этими словами Чумаков извлек фигурку гжельского фарфора.

– О-о, благодарю, мсье! Вы так любезны и так прекрасно говорите по-французски, как будто приехали из Гента или Антверпена, хотя моя бабушка рассказывала, что жильцы нашего дома, в основном выходцы из России, прекрасно говорили на французском.

– Скажите, мадам Джулия, а Ваши бабушка или дедушка владели русским языком? – осторожно спросил Чумаков.

– Бабушка – нет. А дедушка… Только когда он умер, бабушка открыла нам тайну, что дедушка Жак был русским. Он всегда говорил на французском, правда, вставлял иногда какие-то непонятные слова. Так что во мне течет часть русской крови, хотя я совершенно не знаю ни России, ни ее языка… – улыбнулась мадам Джулия. – Родители могли бы рассказать многое о тех русских, которые жили в нашем доме, но их, к сожалению, давно нет, – лицо хозяйки стало скорбным. – От дедушки остался дом и какие-то записи, да еще моя память о нем. Он был хорошим, мой русский дедушка, – голос мадам Джулии дрогнул.

– А можно взглянуть на записи вашего дедушки, может быть, в них есть упоминание о жильцах? Меня, прежде всего, интересует художник Изенбек.

– Об этом художнике мне рассказывала мама со слов бабушки. Он был из состоятельных русских, снимавших квартиры в нашем доме. У него было много картин, дедушка даже согласился на то, чтобы убрать одну из стен между комнатами, художник хотел сделать не просто мастерскую, а целую выставочную галерею. Конечно, он за это заплатил.

– Скажите, а я могу взглянуть на квартиру, в которой жил Изенбек? – с едва заметным волнением спросил Чумаков-Голубев.

Мадам Джулия беспомощно развела руками:

– Я не знаю, ведь с тех пор прошло столько времени. Неоднократно проводился капитальный ремонт, многие квартиры были перепланированы… А что касается бумаг дедушки, то они в его комнате, я сейчас прикажу Мари принести их.

– Простите, а можно взглянуть на комнату Вашего дедушки? Мне как журналисту очень важно ощутить обстановку, дух того времени, его аромат, понимаете? А это передают сами стены, старые бумаги, мебель и даже воздух! Поэтому, если позволите, я бы хотел почитать бумаги прямо в комнате, где жил их хозяин.

– О, пожалуйста, мсье Голубефф, только комната м-м… немного запущена, уж простите! Дело в том, что после смерти дедушки Жака там почти никто не жил и, по-моему, даже не делался капитальный ремонт.

Они стали подниматься по узкой «черной» лестнице наверх. Комната находилась под самой крышей.

– Здесь никто не хотел жить, потому что высоко подниматься?

– И из-за этого тоже. Но я, например, в детстве просто боялась этой комнаты. Мне все время чудились какие-то голоса и вздохи, чьи-то невнятные разговоры. Только один дедушка любил эту комнату и никому не разрешал ее трогать. А нам, детям, говорил, что там живет страшный Бабай. Мы не понимали, кто это такой, но ужасно боялись. Вы знаете, – хозяйка перешла на шепот, – мне порой кажется, что дух дедушки Жака до сих пор обитает в ней! – Она мелко перекрестилась и испугано покосилась по сторонам.

– Прекрасно, мадам Джулия, – тоже тихо произнес гость. – Если вы не против, я поживу пару дней в этой комнате, но заплачу вам, как за полноценную квартиру.

Оставшись один, Вячеслав произнес по-русски:

– Здравствуйте, господин Корней, привет вам с родины. Ну, как, поработаем вместе, а, коллега? – Как бы в ответ на его слова, откуда-то из стены послышался неясный то ли вздох, то ли всхлип. – Ну, вот и договорились, земляки все-таки, – весело подмигнул невидимому духу Вячеслав и сел за стол к кипе пожелтевших бумаг и папок, которые извлекла из старинного секретера хозяйка, перед тем как оставить гостя одного.

Почерк был мелкий и четкий. В основном это были списки жильцов с короткими, но удивительно точными характеристиками. Иногда давались детали словесного портрета. Записи были сделаны на французском. И если бы они попали в чужие руки, то ничего предосудительного в них не было, напротив, они указывали на то, что домовладелец серьезно относился к своим обязанностям. Чумаков подивился уровню подготовки разведчиков в те далекие времена. Записи об оплате за квартиры, списки должников, списание долгов, ремонты и ответы на запросы полиции о том или ином проживающем, – все рутинно, размеренно и обычно. Но за всем этим для человека, умеющего читать «между строк», проявляется личность. Полученную таким образом информацию Чумаков сравнивал с прочитанной ранее характеристикой в архивах писателя Степанова. Только ничего ни о Миролюбове, ни о дощечках, ни о тайне смерти Изенбека, ни тем более о господине Шеффеле или отделе “Ahnenerbe” в записях не было, да и не могло быть у разведчика такого уровня.

Вячеслав оторвался от чтения, прошелся по комнате, осмотрелся, прикидывая, как она расположена по отношению к общему плану дома, куда выходит окно. Так, значит правая стена комнаты – это дымоходы и вентиляционные каналы, идущие со всех этажей. Перед поездкой Чумаков основательно обновил свои познания в обустройстве такого вида помещений, а также перечитал способы оборудования тайников, особое внимание уделяя литературе конца девятнадцатого, начала двадцатого столетия.

«Уф, как душно в комнате, сказывается чердачное расположение! Надо бы устроить сквознячок. Так, где здесь вентиляция?»

Немного поколдовав с деревянной панелью в углу, Вячеслав открыл небольшое отверстие. И вдруг услышал довольно четкие голоса людей. Да ведь это не просто вентиляция, а слуховое окно! Смотри-ка, старая система еще действует, несмотря на то, что после капитальных ремонтов где-то закрасили, заштукатурили или заклеили обоями слуховые отверстия в комнатах жильцов. Не мудрено, что девочке лет эдак сорок пять тому назад здесь чудились голоса.