Юлия Гнатюк - Деревянная книга

Так, принимая во внимание пространства между скосами крыши и стенами комнаты, а также потолком, плюс стена с дымоходами и вентиляционными колодцами, можно предположить, что хороших тайников тут возможно сотворить немало, а если учесть еще обширный чердак, да ограничение во времени 3–4 дня, то задача кажется неразрешимой. Искать наудачу нет смысла. Необходимо вжиться в образ этого человека Компанийца Станислава Поликарповича – Жака Ренье – Корнея. Сесть и перечитать все его бумаги, «впитывая» их, как свои. Представить, как замышлялась, а потом монтировалась именно эта комната, где и как удобнее было расположить тайники. Необходимо задышать воздухом того времени, ощутить его запах…

Чумаков обосновался в комнате, почти не выходя из нее. Встревоженная хозяйка несколько раз приходила узнать, все ли в порядке у мсье журналиста. Чумаков всякий раз успокаивал ее, говоря с улыбкой, что они очень хорошо поладили с дедушкой Жаком.

Осмотрев и ощупав некоторые приглянувшиеся места, он перешел к подоконнику единственного окна и полкам во встроенном шкафу-нише. Полки не поддались усилиям. А вот к подоконнику удалось подобрать «ключик», и он довольно быстро вышел из пазов. Массивная дубовая доска оказалась разборной. В ней находились четыре золотые монеты царской чеканки и паспорт на имя Пьера Вуазена. Под доской обнаружилась аккуратная стопка бумаги, исписанная теперь уже на русском, все тем же мелким почерком. Ура, удача! Это был тот самый меморандум Корнея, который так стремился найти Вячеслав.

Он погрузился в беглое чтение, выхватывая основное.

Десять лет, с 1907-го по 1917 г. царский разведчик исправно выполнял задания, сообщая в Россию о настроениях и планах русских социал-демократов, бундовцев, бакунинцев, большевиков, эсеров. Он был действительно убежденный монархист, этот самый господин Корней, и со своей задачей справлялся прекрасно. Во-первых, дом строился под его контролем и таким образом, чтобы из своей комнаты под крышей он мог слышать, что творится в любой квартире. А во-вторых, никто из постояльцев даже не догадывался, что вежливый улыбчивый бельгиец, не знающий ни слова по-русски, великолепно понимает все, о чем они говорят между собой.

После февраля 1917 г. социалисты стали уезжать в Россию, а он оказался не у дел, приказывать стало некому. Оставалось только ждать, когда все вернется на круги своя. Но проходили месяцы, годы. После Февральской революции – Октябрьская, затем Гражданская война. В Брюсселе снова появились русские эмигранты, только теперь это были такие же, как он, сторонники царя и Отечества. Они тоже ждали, когда падет большевистский режим и можно будет вернуться на родину…

Если «Советы» падут, тогда его работа будет востребована, и не только Россией, ведь большевики непременно попытаются совершить свою «мировую» революцию. Осознание этого давало силы ждать и надеяться, а значит – жить. Он продолжал работать – наблюдать, запоминать, фиксировать все, что было, по его мнению, важно или интересно. На каждого «субъекта» Корней составлял досье по всем правилам разведки. Краткая характеристика, биографические данные, род деятельности и круг знакомых. Такие же лаконичные и точные отчеты о результатах наблюдений и разговорах в квартирах жильцов, если они вызывали какой-то интерес у Корнея.

Чумаков быстро пересмотрел страницы и радостно вздохнул: вот записи об Изенбеке! «Человек истинно благородный, как по званию, так и по крови, образован, умен, честен. Ненавидит большевиков, церковь и царя Николая лично, оставаясь при этом приверженцем монархии вообще». Вот запись о проникновении какого-то неизвестного лица в квартиру художника во время его отсутствия. «Неизвестный отлично ориентировался в квартире, не производил шума, имел копии ключей, так как после его ухода замки работали исправно». И далее, «считаю, что проникновение в квартиру Изенбека состоит в причинной связи с его скорой и непонятной смертью»… Характеристика Миролюбова: Миролюбов Юрий Петрович, часто приходит к Изенбеку, снимает копии с каких-то древних дощечек. Потомок православных священников, ненавидит большевиков. Высшего образования не имеет, болезненно самолюбив, вспыльчив, социально инертен. Ага, вот и господин Шеффель появился! Чумаков стал внимательно читать запись разговора Миролюбова с Шеффелем. Скоро Чумаков настолько увлекся, что за буквами и строчками увидел ясную и четкую картину.

Он даже услышал скрип начищенных сапог Шеффеля, поднимавшегося по лестнице, и энергичный стук в квартиру Изенбека.

– Что ж это вы, Юрий Петрович, от счастья обладания столь ценным наследством слух потеряли, открывать не желаете-с, – произнес Карл, когда дверь, наконец, отворилась. Он прошелся по всем комнатам, осматривая картины, иногда ненадолго останавливаясь подле некоторых полотен. – Да, скромно жил наш друг Али, даже, по-моему, чересчур скромно. Мы бы с вами, милейший Юрий Петрович, при подобных возможностях так в аскетизм не ударялись, верно? – Шеффель довольно потер руки. – О-о, я вижу, от счастья вы не только слуха, но и дара речи лишились! – продолжал шутить непрошеный гость. – Ладно, показывайте свое сокровище, уники, дощьки или как их там, сгораю от нетерпения!

– Дощек… нет… – тихо, не своим голосом, с трудом выдавил Миролюбов.

– Как это нет? Что за шутки, господин Миролюбов? – голос и тон речи Шеффеля сразу изменились. Он повернулся на каблуках, и глаза серо-голубыми буравчиками принялись сверлить литератора. Юрию Петровичу стало зябко, несмотря на теплую погоду. – Так, где же они? – в голосе немецкого офицера зазвучала нешуточная угроза.

– Я не знаю, честное благородное, не знаю! Вот тут они лежали уже много лет… – Юрий Петрович беспомощно разводил руками, показывая пустые полки книжного шкафа, где раньше хранились уники. Голос его при этом предательски дрожал.

– Милейший, вы, наверное, еще не знаете, что такое гестапо? Когда Вы попадете в их руки, то сразу вспомните, где дощечки и почему вы вздумали обмануть Рейх… – голос Шеффеля теперь звучал совсем тихо, но от тона и реальности угрозы, сквозившей в каждом сказанном слове, Миролюбову стало совсем плохо. От страха ноги его подкосились, и он пал на колени.

– Умоляю, Карл Густавович, поверьте, я действительно не знаю, куда они делись, не знаю! Я ведь всегда все делал так, как вы говорили. По вашей просьбе я познакомился с Изенбеком. Устроил встречу с вами в библиотеке университета. А, когда Изенбек не захотел показывать дощьки, снимал с них копии… Пятнадцать лет каторжного труда, буква за буквой, слово за словом… И теперь, когда мне сообщили, что завещание на мое имя находится у нотариуса, я ведь сделал все, как от меня требовалось! И раньше, когда… – Миролюбов поперхнулся. – Помилуйте, за что же в гестапо?!