Ксавье Монтепен - Замок Орла

Когда бедняжка Бланш наконец испытала огромную и нежданную радость, вновь обретя дочь, которую считала потерянной навсегда, она была еще молода: ей не исполнилось и сорока. Только телесные и душевные муки долгого заточения состарили ее до времени, но не стерли последние следы той дивной красоты, что когда-то пленила сердце Тристана де Шан-д’Ивера.

Лицо у Бланш покрылось мертвенной бледностью, под глазами обозначились синеватые круги, становившиеся с годами все больше, а взгляд, некогда нежный, обрел странное – потерянное выражение.

Несчастная женщина, однако, сохранилс свои дивные, бархатистые темные волосы, которые когда-то множеством кос ниспадали ей до пят. Только теперь эти прелестные пряди, хоть и сохранившие шелковистую пышность, стали белыми как снег, и словно стекали среребристыми струями ей на плечи и иссохшую грудь.

Быть может, наших читателей удивило, что в течение долгих лет заточения узница пользовалась относительной свободой: владетель Замка Орла позволял ей выходить на верхнюю площадку Игольной башни и появляться в той части земляной насыпи, которая была отгорожена от остального мира никогда не отпиравшейся решеткой. Этой мнимой свободы Бланш де Миребель добилась для себя лишь спустя пять-шесть лет после того, как ее заточили в Игольную башню.

После довольно долгой болезни, часто сопровождавшейся горячечным бредом, бедняжке пришло в голову и дальше разыгрывать тихое помешательство – не проявляя ни буйства, ни ярости, она притворилась, будто не помнит даже своего имени и не сознает пережитое – ни прошлых, ни нынешних страданий. Она распустила волосы и стала кутаться в простыни, словно в длинное развевающееся покрывало – и так часами кружила по комнате, которая служила ей темницей, то и дело нудно повторяя низким голосом народные песни, знакомые ей с детства.

Антиду де Монтегю, поверившему, что у пленницы самое настоящее безумие, захотелось сыграть на этом. Он решил, что появление призрака в саване на вершине Игольной башни и среди деревьев на насыпи будет ему только на руку: создаст атмосферу ужаса вокруг главной башни Замка Орла и позволив чудесным образом скрыть правду за покровом жутких легенд, которые очень скоро разошлись по всей округе.

Благодаря ложному безумию, и только ему, для Бланш де Миребель и раздвинулись границы ее заточения.

Она не получила полной свободы, зато теперь по крайней мере у нее появилась возможность видеть солнце и вдыхать свежий воздух.

Бланш де Миребель, удерживая Эглантину на руках и с нечеловеческой силой прижимая ее к груди, живо взбежала по лестнице в свою комнату, а вернее, темницу, и уложила так и не пришедшую в себя девушку на постель.

И тут ее разум пронизал безумный страх, отчего она содрогнулась всем телом.

«А вдруг она умерла! – пролепетала несчастная женщина. – Что, если она и впрямь мертва!..»

Тогда она упала на колени перед постелью и припала ухом к груди Эглантины, пытаясь уловить биение ее сердца, хотя бы малейшие признаки жизни в ее теле. Сердце девушки билось ровно – и бедная мать вздохнула с облегчением.

Но на смену первому беспокойству тут же пришли другие тревоги.

Женщина вдруг подумала, что сир де Монтегю с приспешниками наверняка уже хватились девушки и пустились на ее розыски, чтобы узнать, куда она подевалась, а может, они даже заподозрили, что она укрылась в Игольной башне и вот-вот нагрянут…

«Ах, – вздохнула Бланш, чувствуя, как от одной этой мысли ее охватывает настоящее безумие, – ах, они убьют сначала меня, а потом ее!..»

И она принялась забрасывать тело дочери простынями и одеялами, надеясь, что это послужит ей какой-никакой защитой и укроет ее от посторонних глаз. Потом, встав у этой кучи, накрывшей дорогое сердцу сокровище, женщина приняла грозный вид, поклявшись себе защищать свое дитя до последнего вздоха.

Впрочем, скоро ей стало ясно, что владетель замка не знает, где оказалась Эглантина, и тогда ею овладела безграничная радость, впервые переполнившая ее душу после стольких лет мытарств и отчаяния.

Материнский инстинкт, доселе забытый, вдруг пробудился в ней с неукротимой силой.

Она разгребла кучу покрывал, под которыми спрятала Эглантину, обхватила девушку руками, уложила себе на колени и принялась качать, как укачивают младенцев, называя ее всеми ласковыми и нежными словами, которые могут прийти в голову только молодой матери, баюкающей дитя.

От ее поцелуев и ласки Эглантина пошевелилась. Она пробыла без сознания около часа – и теперь мало-помалу приходила в себя.

– Где я? – пока еще слабым голосом проговорила она, озираясь кругом в кромешной тьме.

В то же самое время к ней вернулась память. Девушка вспомнила призрака, который вдруг возник перед ней, когда Лакюзон хотел вывести ее из замка. От леденящего ужаса, пронзившего ее при этом воспоминании, она вскрикнула, стремясь высвободиться из обхвативших ее рук, и собралась с последними силами, чтобы бежать.

Бланш нутром почувствовала, что девушка напугана, и постаралась ее успокоить. Она опустилась перед Эглантиной на колени, взяла ее за обе руки и принялась целовать их, омывая слезами; при этом она с мольбой и бесконечной нежностью шептала:

– О дитя мое, дорогое, возлюбленное дитя!.. Во имя Неба, не бойся…

И девушка скоро успокоилась – не столько благодаря этим словам, потому что они казались ей бессмысленными, сколько благодаря тому, как они были произнесены. Ей подумалось, что такой трогательный, такой глубоко взволнованный голос не может принадлежать лживому человеку, и она прошептала в ответ:

– Но кто вы и почему называете меня своим дитя?

– Ах! – воскликнула Бланш, вновь заключая трепещущую Эглантину в объятия. – Кто я?.. Твоя мать!..

– Моя мать? – переспросила девушка с глубочайшим недоумением.

– Да, да, да, твоя мать… мать! Я люблю тебя больше, чем Господь отвел любить человеку… и отдала бы свою жизнь за один-единственный день твоей жизни… Целых восемнадцать лет я оплакивала тебя, отчаиваясь при одной лишь жестокой мысли, что умру, так и не увидив тебя… Да, я твоя мать… мать!

– Как бы мне хотелоссь вам верить, – прошептала Эглантина, – но, увы.

– А ты разве не веришь?

– Как же мне верить, если вы говорите то, чего не может быть.

– Не может быть?.. Почему?

– Моя мать умерла, и это случилось давным-давно.

– Кто тебе такое сказал?

– Мой отец.

Бланш снова ужаснулась. Неужели она ошиблась?.. Неужели девушка, которую она прижимала к сердцу, и впрямь не ее дочь?.. Неужели человек, вверивший девушку ее заботам, вольно или невольно обманул ее?..

Она обратилась душой к Богу, ибо только он мог дать ей сил справиться со столь жестоким разочарованием.