Ксавье Монтепен - Замок Орла

– Должен быть где-то здесь. Мы с ним только что подрывали опоры подъемного моста.

– Варроз! – окликнул преподобный Маркиз.

Ответа не прозвучало.

– Полковник! – позвал в свою очередь Лакюзон.

В ответ та же тревожная тишина, вселившая смутное беспокойство в души священника и капитана. Варроза нигде не было. Значит, он погиб, и для любого, кто знал полковника, его гибель казалась более вероятной, чем просто отсутствие в минуту опасности. Между тем горцы, из тех, что находились поблизости, слышали, что Варроз не откликался на зов.

Слух о его гибели с быстротой молнии разлетелся по ближним и дальним рядам атакующих и, нарастая, как снежный ком, оброс новыми мрачными вестями: преподобный Маркиз убит вместе с полковником…

И тогда глубокое уныние и отчаяние овладело этими людьми, с самого начала войны привыкшими к тому, что им всегда сопутствует удача, залогом которой неизменно служили быстрота их атак и отвага.

Сейчас же, как казалось, все выходило наоборот! Победоносный штурм первого пояса укреплений мало что дал. Теперь же перед воюющими выросло еще более грозное препятствие, практически неодолимое в кромешной тьме. Серые некоторое время назад прекратили огонь, и вспышки мушкетных выстрелов больше не освещали ночной мрак. В то же мгновение Замок Орла, прославленный в страшных народных сказаниях, окутал их непроницаемым покровом своих тайн и ужасов… а тут еще разом пали два их командира, которых, казалось, не брали ни пули, ни клинки, и одним из этих командиров был преподобный Маркиз. Как говорили, он был сражен наповал, и его не спасла даже красная мантия, служившая ему крепким щитом… Оттого проклятый замок казался и вовсе неприступным! Он как будто находился под защитой самого дьявола, поправшего священную мантию слуги Божьего…

Вот когда животный, суеверный страх завладел этими смельчаками, от природы дерзкими до безрассудства. И не случайно они, перешептываясь меж собой, едва слышно говорили друг дружке: «Варроз погиб!.. Маркиз погиб!.. Выходит, против дьявола мы бессильны…»

И эти герои, вмиг обратившиеся в трусов, уже подумывали о том, чтобы бежать с позором. Единственное, что их пока еще удерживало, так это военная дисциплина и чувство уважения к ближнему.

Слухи, обескуражившие горцев, не замедлили дойти до ушей священника и капитана.

Маркиз отовсюду слышал одно и то же: «Преподобный погиб!..» И он тут же понял: если не положить конец этим сплетням, на воинов, разом превратившихся в слабых и трусливых зайцев, больше нечего рассчитывать.

Но как в этом беспросветом мраке было доказать, что он, Маркиз, цел и невредим благодаря своей красной мантии и сейчас ни пуля, ни кинжал не страшны ему. Воистину – странное положение для живого человека, не знающего, как доказать, что он жив!..

Напрасно Маркиз кричал: «Я здесь, с вами!» Его слова заглушал все нарастающий ропот горцев, твердивших одно и то же: «Красной мантии больше нет с нами!.. Бог оставил нас!..»

Напрасно и Лакюзон ходил от одного к другому, стараясь разубедить своих бойцов. Суеверный страх, поразивший горцев, сделал их глухими. Они уже не слышали голоса своего командира.

– Что же делать, господи, что делать? – спросил священника капитан.

– Есть только один выход, – живо отвечал тот, – показаться всем в красной мантии.

– Но как?

– Вели зажечь факелы и командуй «на штурм!». Я первым полезу на стену, и тогда, если будет угодно Богу, они все меня увидят.

– Верно, – отозвался Лакюзон, – но тогда и серые вас увидят.

– Не это сейчас важно!

– Вы станете отличной мишенью – на вас тут же обрушится град свинца!

– Неважно! – повторил Маркиз.

И с улыбкой прибавил:

– Ты же знаешь, в красной мантии я неуязвим!

Лакюзон, с тяжелым сердцем и недобрыми предчувствиями, тем не менее внял воле священника.

Он велел зажечь факелы, и, когда их пламя осветило алую мантию Маркиза и горцы, воспрянув духом, дружно закричали от радости, капитан скомандовал «на штурм!».

Воины-повстанцы, в чьих сердцах полное, холодное отчаяние сменилось неудержимым, горячим задором, ринулись к лестницам. Свщенник – первый, Лакюзон – следом за ним.

Из высоких окон замка и бойниц крепостной стены послышался ужасающий грохот.

– Гасить факелы! – крикнул Маркиз. – И вперед! За Лакюзона! За Лакюзона!..

– За Лакюзона! – подхватили горцы и, воодушевленные воинственным кличем, с неудержимой стремительностью полезли на крепостную стену.

Но священник не смог последовать за ними: он упал на руки Лакюзона и Гарба.

– Вы ранены, отец мой? – с тревогой вопросил капитан.

– Да, – ответил Маркиз, – ранен… смертельно… Только никому ни слова, они не должны знать…

Кровь, подступившая к горлу Маркиза из простреленной груди, заглушила его голос. И все же через мгновение он продолжал:

– Слушай, Жан-Клод, наши верят в красную мантию… не обманывай их надежд… они не должны знать, чо Маркиз погиб…

– Погиб!.. – в изумлении повторил Лакюзон. – Нет, нет, не может быть… вы не умрете!.. Вы не можете!..

– Через минуту, – едва слышно продолжал священник, – через минуту все будет кончено… Успокойся, сын мой, и крепись… Похорони меня в Шан-Сарразене, я так хочу… и, главное, пусть могила моя сохранит тайну красной мантии… Боже мой… Господи Боже, защити святое дело, за которое я проливаю кровь… Боже мой, благослови оружие защитников Франш-Конте!

Голос Маркиза потух – тело его сковали предсмертные судороги.

И, однако же, он нашел в себе силы прибавить:

– Твоя рука… сын мой… тайна… прощай…

И он обмяк на руках, которые поддерживали его. И испустил дух.

Лакюзон, подавленный самым тяжким горем, какое он когда-либо переживал, попытался отмахнуться от ужасной яви, как от кошмарного наваждения. Он опустился на колени перед телом Маркиза и приложил руку к его сердцу – но все было кончено… безвозвратно. Это благородное сердце перестало биться.

– Боже мой, – прошептал он, – Боже мой, почему ты не взял меня вместо него? Почему меня оставил в живых?..

Но ему пришлось подавить свою горькую печаль: времени оплакивать невосполнимую утату не было.

Лакюзон повернулся к Гарба.

– Надо исполнить последнюю волю героя, которого больше нет с нами, – сказал ему он. – Надо сохранить тайну красной мантии. Завтра выкопаем Маркизу могилу в Шан-Сарразене. А пока возьми его тело и спрячь где-нибудь в скалах под Игольной башней. А я иду в бой…

Гарба, давясь слезами, пробормотал в ответ что-то невнятное, и капитан, живо взобравшись по одной из лестниц, приставленных к стене, ринулся в самую гущу схватки, завязавшейся на эспланаде. Он крушил серых с неудержимой силой и яростью и при каждом ударе повторял: