Хайнц Конзалик - Янтарная комната

К третьей своей страсти, роскоши, у него было особое отношение. Его планы как настоящего властелина окружить себя ценными произведениями искусства выполнялись лишь частично и редко. После захвата новых территорий многие бросились собирать картины, гобелены, мебель, ковры, драгоценности, книги и фарфор. Геринг грабил для своих шикарных поместий Каринхалл в Шорфхайде, Розенберг — для Гитлера и задуманного им музея в Линце, Гиммлер — для своей виллы в Оберзальцбурге, Риббентроп отбирал коллекционные предметы для Гитлера, генерал-губернатор Франк — для собственных домов. Только Мартин Борман не проявлял особого интереса к произведениям искусства, зато все остальные страстно увлекались собирательством. Борман постоянно ругался из-за вывоза ценных предметов, занесенных в список «прерогатив фюрера», требовал неукоснительного соблюдения приказа фюрера и заявлял всем представителям верхушки рейха, что прекрасно обо всём осведомлен и от имени фюрера будет принимать решительные меры.

Гауляйтер Кох очень сожалел о том, что не мог удовлетворить свою страсть — ему доставались лишь крохи с барского стола. Конечно, их хватало, чтобы украсить дом великолепными произведениями, но это были, так сказать, второсортные вещи, что в высшей степени ранило гордость Коха. Здесь, на востоке, он был первым номером, Восточная Пруссия считалась красивейшей из всех территорий рейха. Кому должно причитаться всё самое прекрасное из захваченных дворцов, библиотек, монастырей и музеев?

19 сентября 1941 года, когда кольцо блокады вокруг Ленинграда замкнулось и генерал-фельдмаршал Риттер фон Лееб, главнокомандующий группой войск «Север», приказал деморализовать население города восемнадчатичасовым артиллерийским обстрелом — восемнадцать часов город поливал дождь из снарядов, — гауляйтер Кох пригласил выпить по бокалу своих доверенных лиц — руководителя администрации области Бруно Велленшлага и директора городского музея Кёнигсберга доктора Вильгельма Финдлинга.

Доктор Финдлинг, серьёзный и тихий человек, предпочитающий заниматься наукой, а не попойками, плотно поел и проглотил таблетку магнезии.

— Опять будет пьянка! — сказал он жене. — Звонил Кох.

Тем вечером они сидели в глубоких креслах, потягивали французский коньяк и слушали разглагольствования Эриха Коха. Тот не сообщил ничего нового или примечательного: хвалил активность фюрера, победившего Россию небывало быстрым наступлением. «Восточная провинция», как называл Кох захваченную территорию, будет житницей и овощной грядкой рейха. Вдруг он прервался и наклонился к доктору Финдлингу.

— Вы знаете город Пушкин? — спросил он.

— Да. Это бывшее Царское Село, герр гауляйтер.

— Дворец на дворце, не так ли?

— Прежде всего, два: Екатерининский и Александровский.

— Вы там были?

— Три раза, герр гауляйнер.

— Тогда вы знаете и Янтарную комнату.

— И прекрасно. Ничего подобного нигде нет и не будет. Самое крупное произведение искусства из янтаря. Как говорит фюрер, немецкое золото Балтики. Сотни лет его называют также «солнечным камнем».

Доктор глотнул коньяка. Он восхищался янтарём так же, как Кох красивыми женщинами. Знаменитая кёнигсбергская коллекция янтаря хранилась в его музее. Это были великолепные работы из янтаря и одна бесценная вещь: книжный шкаф с двустворчатой дверью и выдвижными ящиками, весь в сверкающей янтарной мозаике. Доктор написал несколько восторженных книг и с тех пор считался крупным специалистом по янтарю.

— Я знаю, герр гауляйтер, — продолжил он, — о чём вы думаете.

— Именно о ней, доктор Финдлинг. — Кох был в хорошем настроении. Коньяк отменный, а Бруно Велленшлаг привез ему новую женщину. Она ждала в замке, в дальней комнате, которую Кох называл залом для скачек.

— Янтарная комната. Вы могли бы заполучить ее в Кёнигсберг…

— Мог бы? Да она должна быть здесь, в этом замке и нигде больше! Доктор Финдлинг, вы только представьте — Янтарная комната здесь, у нас в замке!

— Невероятная мысль, герр гауляйтер.

— Ничего невероятного! Я хочу, чтобы это стало былью! Я этого добьюсь.

— Все самые ценные произведения искусства занесены в список «прерогатив фюрера». Комната наверняка тоже там.

— Ну, тогда… я поговорю с Борманом. Я имею на это право. Разве не я позаботился о том, чтобы третьего мая 1933 года издали закон о защите янтаря?

— Это было эпохальное событие, герр гауляйтер.

Доктор Финдлинг был честен. Когда речь заходила о янтаре, он больше ни на что не обращал внимания, даже собственные политические взгляды не имели значения. Он не был ни членом партии, ни какой-либо другой организации, за исключением национал-социалистического союза служащих, и то лишь для того, чтобы сохранить за собой место директора музея и не допустить, чтобы фанатичные гитлеровцы растащили ценности. У него не было звания, он никогда не носил форму, не считая формы унтер-офицера Первой мировой войны, хотя все твердили ему, что он делает глупость, отказываясь стать офицером. Он охотнее смотрел на Ван Гога, чем на автомат, а с такими взглядами никогда не станешь солдатом. Даже в кайзеровской армии. С Кохом его связывало только то, что гауляйтер устроил в замке свою резиденцию и так же очень любил янтарь. Финдлинг старался держаться подальше от этой пьяной компании, но понимал, что частые отговорки могут вызвать у Коха подозрения.

Услышав громкий голос Коха, доктор Финдлинг вздрогнул.

— Поезжайте в Пушкин и проследите, чтобы никто не прибрал нашу Янтарную комнату к рукам.

Он произнёс «нашу Янтарную комнату» так обыденно, как будто она уже была его собственностью.

— Но меня не пропустят в Пушкин. — Доктор Финдлинг опять глотнул коньяка. — Это прифронтовой район. Туда никого не пропускают, тем более штатских. Меня арестуют при первой же проверке.

— Я позабочусь о том, чтобы вы попали в Пушкин. — Эрих Кох поднялся, взял с другого стола ведёрко со льдом и бутылками и покачал головой, когда Бруно Велленшлаг вскочил, чтобы ему помочь. Во время подобных встреч Кох отказывался от услуг ординарца. Он предпочитал проводить без лишних глаз и ушей эти встречи, так же как и любовные утехи, когда он пыхтел, посматривая в зеркала. — Я позвоню Борману, или еще лучше — поеду прямо в ставку фюрера. В «Волчьем логове» для меня всегда открыты двери. А насчёт музея фюрера, доктор Финдлинг? Конечно же, фюрер получит от нас Янтарную комнату для своего гигантского музея в Линце. Я смогу убедить его, что величайшее произведение искусства из янтаря принадлежит тому месту, где добывают янтарь, то есть Восточной Пруссии, Кёнигсбергу!

— Вы знаете, что понадобится для перевозки, герр гауляйтер?