Хайнц Конзалик - Янтарная комната

— Почему бы нет?

Крепко выпив, они упали на койки и забылись коротким сном. Около шести часов утра на корабле подняли парус, убрали сходни и отдали швартовы.

Лейтенанта Штапенхорста Вахтер больше не видел. Он попрощался с кучерами, которые с облегчением вздохнули, что наконец-то избавились от ценного груза.

— Будьте счастливы в Петербурге, — пожелал старший кучер Вахтеру, когда они пожали друг другу руки. — Скажу вам честно: я не завидую вашей новой жизни…

Стоя у поручня на палубе, Вахтер смотрел на покидающие порт повозки и кареты. Он ещё раз махнул им рукой вдогонку и понял, что с отплытием простится со страной и никогда больше не увидит Пруссию. Адель, Юлиус и Мориц стояли рядом. Парус наполнился ветром, над палубой прозвучали команды капитана, и корабль медленно заскользил в открытое море. Качка стала сильнее, и чтобы устоять на ногах, приходилось крепко держаться за канат поручня и расставить ноги. Юлиус весело махал в сторону скрывающегося города, Мориц лаял и вилял пушистым хвостом, скалился и вцепился в канат поручней, то ли от озорства и радости, то ли сопротивляясь качке.

Только Адель страдала, от качки ее тошнило. Она прижалась к Вахтеру, обхватив его за пояс — ей стало плохо, как только они вышли из спокойных вод порта. Море встретило их приветливо, небольшим волнением, но Адель хватило и этого. Вахтер проводил её в каюту, уложил на койку, поставил рядом ведро, положил мокрое полотенце на лоб и снова поднялся на палубу. Капитан стоял рядом с рулевым у огромного штурвала.

— Вы уложили жену? У неё морская болезнь?

— Эти сложности из-за ребёнка.

— А вы сами ничего такого не чувствуете?

— Нет, всё нормально.

— Посмотрим, что будет, когда пойдём дальше на север. Вот где ветер начнет завывать.

Значит, будет ещё гораздо хуже. На третий день плавания на них обрушился такой шторм, что корабль танцевал на гребнях волн, его бросало из стороны в сторону, как крохотный мячик; огромные волны перекатывались через палубу; пенящиеся массы воды с грохотом сметали на своём пути всё, что плохо закреплено.

Основной парус убрали, лишь штормовой парус хлопал на ветру, его пытались закрепить на железных кольцах два матроса. Когда на смену приходила новая вахта, то предыдущая шаталась так, словно у них переломаны все кости. В кубрике они вливали в себя новую жизнь из бутылки с ромом. Когда корабль шёл вдоль Куршской косы, становилось всё холоднее, ветер с востока, из России, ударил по ним, как кулаком.

— Те земля, куда вы едите, очень неуютная, — сказал капитан в последний день плавания. Они сидели за столом, ели суп из солёных бобов, черный хлеб, копчёную ливерную колбасу и маринованные огурцы. Адель, как всегда, смело села рядом, хотя и чувствовала отвращение перед каждым приёмом пищи.

— Никакая земля не может быть хуже, чем этот корабль, — сказала она запинаясь, ей стало плохо от одного вида накрытого стола. — Ноги моей больше не будет ни на одном корабле. Клянусь!

Потом на горизонте появился Мемель, красивый и гордый Мемель с башнями и кирхами. В порту теснились корабли, на набережной стояли повозки с товаром — выгруженным или ожидающем погрузки, и «Вильгельмина II» гордо, как подобает арендованному прусским королём кораблю, подошла к месту стоянки.

Здесь её уже ждал отряд из шести всадников под командой вахмистра. Стоило кораблю причались, как просигналил горн в знак приветствия. Здесь причаливали корабли из Берлина.

Уже через час Вахтер стоял перед комендантом крепости Мемель, генералом Шарлем де Брионом, и был принят не совсем доброжелательно.

— Ну наконец-то! — грубо сказал генерал. — Специальная миссия царя уже давно вернулась в Петербург. Придется отправить курьера на границу. Что там у вас за распоряжение?

Вахтер протянул бумагу, генерал де Брион внимательно её прочитал и с удивлением посмотрел на Вахтера.

— У вас генеральная доверенность? — спросил он немного приветливее. — Что нужно предоставить в ваше распоряжение?

— Мне нужны, и как можно быстрее, крепкие повозки и люди.

— Вы всё получите.

Два дня ушло на разгрузку ящиков с корабля и погрузку на повозки. Корабль прибыл в Мемель, который литовцы называли Клайпеда, 30 апреля 1717 года , и уже 2 мая Вахтер опять забрался в седло, Адель, Юлиус и Мориц сели в карету, колонна ждала сигнал к отправлению. На ящиках не было заметно повреждений, а как перенес шторм груз внутри них, понять было невозможно. Это станет ясно только в Петербурге.

— Итак, мы направляемся в Россию, — сказал Вахтер командиру отряда сопровождения. — До курляндской границы не очень далеко. Какие там дороги?

— А какие вы ожидаете? — пожал плечами вахмистр. — Чем дальше на восток, тем хуже. А там, на русской земле, говорят, они такие же, как при сотворении мира.

— У нас получится. — Вахтер выпрямился в седле. — Если царь выезжает из своей страны, значит и мы сможем проехать.

Он опять проскакал в голову колонны, поднял руку и подал знак трогаться. На восток, в Россию, в полную неизвестность. На новую родину. Да поможет нам Бог!

2 мая генерал Шарль де Брион направил королю Пруссии отчёт.

«Докладываю Вашему королевскому величеству, что Янтарный кабинет позавчера в хорошем состоянии, насколько я мог заметить и согласно разъяснениям сопровождающих его лиц, отправили в сторону границы. Для смены лошадей три заставы, на каждой готово по сто восемь перекладных лошадей».

Для доставки Янтарной комнаты в Россию также использовали восемнадцать крепких повозок для ящиков, каждую тянула шестерка лошадей.

До русской границы было три почтовых станции, но на местных ухабистых дорогах кареты раскачивались и подпрыгивали так, что пассажиры ударялись спинами. Адель сильно от этого страдала, но терпела и только после второй станции сказала Вахтеру:

— Ребёнок этого не вынесет, Фриц. Он родится мёртвым. Я чувствую. Родится прежде времени и мёртвым.

Третья станция, на границе, оказалась укреплённым постом с большим отрядом гренадёров под командованием полковника. Вахтер приказал колонне двигаться дальше, к границе, без остановки в казарме. Сигнал трубы возвестил об их прибытии, и они остановились у шлагбаума, на противоположной стороне их ждала русская делегация. В её составе было две сотни казаков под предводительством гетмана Григория Семеновича и девять карет для квартирмейстера, князя Семёна Борисовича Нетяева, с которым Вахтером познакомился, еще когда царь приезжал в Берлин.

Снова начались хлопоты с перегрузкой ящиков на русские повозки. Возле телег стояли сани, но не потому, что из-за суровой зимы снег еще лежал до самого Петербурга, а потому, что при потеплении лучше скользить по грязи и болотам на санях, колеса увязли бы в раскисшей земле.