Луи Буссенар - Без гроша в кармане. Среди факиров

«Мы, конечно, все рассказали графу Солиньяку и сообщили ему о вашем письме, в котором говорилось о деньгах нашего деда. Мы отлично помним, Мэри и я, что наша милая мама заперла ваше письмо и план в несгораемый ящик в вашей комнате. Эта подробность, как говорит граф Солиньяк, имеет важное значение для будущего, так как нужно надеяться, что эти драгоценные документы и теперь еще лежат в несгораемом ящике и, вероятно, вместе с ним завалены обломками дома. Наш благодетель думает, что нам надо как можно скорее приняться за розыски этого ящика и спрятать в надежном месте бумаги, которые нам обеспечат огромное состояние».

Теперь оставалось найти верного человека, который взялся бы доставить письмо в ближайшую почтовую контору. Факир предложил поручить это вожатому погибшего слона Шиндиа. Это был умный, разбитной, несколько хитрый бенгалец испытанной честности, обладавший большой физической силой и выносливостью. Факир ручался за него, как за самого себя. Ему вручили письмо, приказав отнести его в Шерготти, местечко неподалеку от большого города Гайа. В этом случае письмо могло пройти даже без цензуры, так как английское правительство разрешало в своих войсках свободную корреспонденцию.

Вожатый, хорошо вооруженный, тронулся в путь на следующее утро, обещав поторопиться и тщательно выполнить поручение. Его отсутствие должно было длиться десять дней.

Наконец бедные дети, Патрик и Мэри, почувствовали некоторое успокоение в душе при мысли, что отец скоро получит от них известие. Нить, которой они так дорожили и которая связывала их с любимым отцом, наконец была восстановлена. Теперь им оставалось только набраться терпения и выждать благоприятную минуту, чтоб присоединиться к действующему корпусу или, по крайней мере, достигнуть Пешавара, главной квартиры, от которой шотландский полк Гордона, вероятно, был недалеко.

Неделя прошла среди глубокой тишины, которую не смутил никакой шум, никакое из ряда вон выходящее событие.

К Мэри вернулся ее спокойный детский сон, и теперь ночи казались ей даже слишком короткими. Итак, ее выздоровление было полным. Миссис Клавдии, Бессребренику, Марию и Джонни, привыкшим к большим путешествиям по белу свету, начинало становиться слишком тесно в гостеприимной пагоде, и они грезили новыми приключениями. Но факир, все еще недоверчивый и боявшийся нападений извне, не мог решиться выпустить их из стен монастыря и просил сохранять терпение. Он выслал на разведку несколько доверенных людей, поручив им узнать положение дел, и ждал их возвращения, чтобы прийти к какому-нибудь окончательному решению. Тут-то и случилось одно на первый взгляд незначительное событие, имевшее роковые и неожиданные последствия.

Это произошло во время грозы, разбудившей всех обитателей пагоды, кроме Мэри, находившейся под влиянием внушения. Всем чудилось, что они явственно слышат отдаленный лай собаки, несмотря на толстые стены, раскаты грома и порывы ветра. Трудно было ошибиться и смешать его с характерным воем шакала и гиены. Это наверняка выла собака. Патрик даже высказал следующее предположение:

– Я готов думать… и, наверное, не ошибаюсь, что это голос моего бедного Боба, которого я не видел после железнодорожной катастрофы.

Во всю остальную часть ночи мальчика не покидала мысль: «Это, верно, Боб!»

Не будучи в состоянии долее сдерживаться, он сообщил на заре свои предположения капитану, который со своей стороны тоже слышал лай. Они оба тотчас же отправились на поиски факира, и Бессребреник пообещал:

– Если это в самом деле ваш Боб, мы откроем ему двери и окажем прием, достойный его мужества и привязанности.

Они скоро встретили факира и втроем направились к воротам, выход из которых, как помнят читатели, был запрещен. Сторожа подняли решетку и спустили подъемный мост. Потом все подошли к железной двери, вделанной в гранитную скалу.

Факир все еще с недоверием открыл замок, продетый в железное кольцо, и сказал Патрику:

– Пусть молодой Сагиб посмотрит сам!

Патрик повиновался и поглядел в отверстие. У него вырвался радостный крик, когда он узнал лежавшую у дверей, видимо, умиравшую собаку, которая поднялась при звуке голоса индуса. Рядом с собакой лежал на спине человек, туземец, по-видимому, тоже умирающий, не способный ни пошевельнуться, ни сказать слова.

– Боб! – воскликнул Патрик. – Боб! Моя милая собачка… это ты!

При звуке любимого голоса доброе животное встало на задние лапы около двери и залаяло хриплым, разбитым голосом, в котором выразились все его страдания, радость, преданность и привязанность.

За лаем животного послышались стоны лежащего на земле человека. Это был умирающий индус, один из тех ужасных скелетов, мучеников голода, которых Патрик и Мэри столько повидали на Пристанище Бедствия.

Патрик воскликнул, проникшись горестным состраданием:

– Вероятно, это один из тех несчастных, которые ехали с нами и спаслись от крушения.

Пока железная дверь медленно, как бы неохотно, с сожалением поворачивалась на железных петлях, мальчик произнес:

– Боб отыскал нас по нашим следам, а этот человек пришел за Бобом.

Когда дверь приотворилась, собака бросилась к своему хозяину и, собрав последние силы, скакала ласкаясь, валялась в его ногах с невыразимой любовью, глубоко тронувшей капитана. Мальчик взял Боба на руки, прижал к груди, как человеческое существо, и, не зная, что еще ему сказать, как его приласкать, целовал его в морду, черную, как трюфель.

Собака бросилась к своему хозяину и, собрав последние силы, скакала ласкаясь, валялась в его ногах

Как только собачка вбежала в крепость, факир немедленно запер дверь, немало не беспокоясь о человеке. Последний опять издал стон, еще более горестный, еще более душераздирающий, насколько только это было возможно. Факир пожал плечами и заворчал:

– Пагода – не английский госпиталь! Это – священное место, куда нельзя пустить первого встречного…

– Но он умирает! – воскликнул Бессребреник, чья благородная душа возмутилась подобной жестокостью.

– Это его дело!

– Однако, факир, нельзя же бросить несчастного умирать на наших глазах. Надо о нем позаботиться…

– Ты – мой Сагиб, приказывай… Я – только твой слуга.

– Ну, так я тебе приказываю внести его в пагоду, накормить, перевязать раны, – словом, сделать все, что требует его положение и гуманность.

– Хорошо, Сагиб, я послушаюсь тебя немедленно, но только как бы тебе не раскаяться в твоем добром деле?!

Капитан поднял умирающего под мышки, а факир по его приказанию, хотя и с видимым отвращением, взял его за ноги. Они внесли его в пагоду, Патрик в восторге от того, что нашел свою собачку, замыкал шествие.