Луи Буссенар - Без гроша в кармане. Среди факиров

Перед ними на бесконечном пространстве раскинулся огромный монастырь, весь состоящий из галерей, проходящих по огромному саду, где росли самые чудесные деревья, цвели самые роскошные цветы. В этих галереях, украшенных нежными, изящными изваяниями, царила приятная прохлада; по низким лестницам с сотнями скульптурных украшений можно было спуститься в этот сад, куда безбоязненно садились целые стаи всевозможных птиц. Здесь царило такое спокойствие, но в то же время чувствовалась такая сила защиты, такой мир и безопасность, что восторженная душа могла забыть лихорадку бьющей ключом жизни, чтобы полностью насладиться этим чудным спокойствием, этим восхитительным отдыхом на самом краю пылающей бездны. На бронзовом лице факира появилось что-то вроде улыбки, и в глазах блеснул луч.

– Все это ваше, Сагиб! – сказал он, указывая жестом на огромное здание. – Вы будете здесь в полной безопасности все время, пока вам угодно будет оказывать нам эту честь. Власть самого вице-короля не простирается дальше порога священного дома! Избранные служители, скромные, верные и преданные, будут здесь заботиться о вас. Вы будете получать здесь вкусную пищу и найдете полный комфорт, которым так дорожат европейцы, а также и всевозможные развлечения, которые усладят вам жизнь. Я счастлив и горд, что исполнил возложенное на меня поручение и привел в неприкосновенное убежище друга пундитов!

– А я, факир, – ответил капитан с несравненным достоинством, – благодарю тебя за твое самоотвержение. Ты честно исполнил свое дело, и я считаю тебя человеком верным, умным и сердечным. Благодарю тебя еще раз! И пусть все те, которым я и мои близкие обязаны своим спасением так же, как и тебе, тоже примут выражение моей благодарности.

Этот странный, фанатичный человек, орудие ужасных преступлений и самоотверженных действий, при этих словах упал на колени, схватил руку капитана, поцеловал ее с подобострастием и сказал:

– Они позволили мне остаться при тебе все время, пока ты будешь их гостем… Я останусь твоим рабом, Сагиб… а потому умру спокойно, когда их рука падет на меня за то, то я нарушил клятву крови. Но что мне до того?!

Он сделал беззаботный жест и прибавил:

– Позвольте мне теперь отвести вас в предназначенные вам комнаты.

Группа последовала за ним по одному из монастырских коридоров, вымощенных мозаикой; потом все вошли в большой, многоэтажный павильон, окна которого выходили в сад на цветы и деревья. Обещания факира оказались гораздо скромнее действительности. Уже в передней можно было заметить убранство, роскошь которого превосходила всякое описание. Это была чисто восточная роскошь – с обивкой, мебелью, статуями, произведениями искусства, позолотой, – во всем своем ослепительном великолепии. У каждого оказалась своя собственная комната, с ванной, библиотекой и курительной комнатой. Марий и Джонни, все еще одетые по-восточному, осмотрели себя в зеркала, отражавшие их с ног до головы, и остались весьма довольны своей наружностью.

– Ведь это, кажется, монастырь, гм! – сказал провансалец своему товарищу. – В этом монастыре, верно, не скучно! Troun de l’аіr de bagasse. Здесь все прекрасно устроено!

– Well, well! Здесь почти так же хорошо, как в наших двадцатиэтажных домах, с телефоном, электричеством, паром, холодной водой, горячей водой и… сельтерской водой на всех этажах! – холодно произнес невозмутимый янки.

– Это крепость, где мы защищены от врагов! – прибавил Бессребреник…

– И где мы будем счастливы, любя друг друга от всей души, не правда ли, милые дети? – закончила миссис Клавдия.

– Да, вы сделаете нас счастливыми! – сказала Мэри, обнимая молодую женщину с нежной почтительностью.

Жизнь беглецов, нашедших наконец себе убежище, вошла в свою колею. Этот столь стремительный, и к тому же внезапный, переход не оказался неприятным для этих деятельных и энергичных людей, а, напротив, имел для них невыразимую прелесть. Вообще-то трудно даже поверить, как душа и тело могут наслаждаться, если их резко вырвать из пучины самых сильных ощущений, самых эпических драм, даже в случае вынужденной необходимости.

Бессребреник и его товарищи ели, пили, купались, отдыхали после обеда, курили трубки с душистым табаком, прогуливались в тени высоких деревьев; они не забыли и о слоне: лечили, как умели, искривление спины, вызванное перегрузками при бегстве. Миссис Клавдия занималась Мэри, которая еще не совсем поправилась, и с бесконечной кротостью и деликатностью старалась погасить нервное возбуждение, овладевшее ею с того момента, как мать ее пала под кинжалом фанатика. Несмотря на то, что все треволнения остались позади и, казалось бы, наступило полное спокойствие, Мэри страдала во сне от страшных галлюцинаций. Потрясение было слишком сильным и ударило по нервной системе этого любящего и чувствительного ребенка, которому все улыбалось в жизни и которого судьба так жестоко сразила в самое счастливое время. Мэри спала в одной комнате с графиней, которая никогда ее не покидала. Первые ночи были ужасны. Едва молодая девушка засыпала, как с ней делались судороги, конвульсии, она начинала возбужденно говорить без остановки, как будто видела перед собой ужасную сцену убийства.

– Мама, берегись! Там человек! Не трогай его! О, Боже, ради Бога! Нет, нет, этого не надо! Он замахивается кинжалом! Кровь! Мама, мама! Она больше не слышит. Мама умерла!

Графиня брала ее на руки, говорила с ней кротким голосом, старалась успокоить, отвлечь от этих ужасных видений. Тогда все мускулы Мэри напрягались и делались неподвижными и твердыми, как железо, потом она вскрикивала и впадала в состояние, похожее на каталепсию, в котором и оставалась в течение долгих часов. Миссис Клавдия, сильно обеспокоенная, не имевшая под рукой самого элементарного, не знала, что и делать. Она поведала о своих затруднениях мужу, которому пришла мысль поговорить обо всем этом с факиром. Последний, которого часами не было видно, так как он скрывался от глаз людских, быстро появился на зов капитана.

– Друг, – сказал этот последний без предисловий, – я верю в твои знания и твою преданность. Позволь мне воззвать и к тому, и к другому.

– Ты – мой господин, приказывай!

– Дело идет о молодой девушке, которую ты спас по моей просьбе от лихорадки джунглей. Ее сон смущается ужасными видениями… она страдает… здоровье ее ухудшается. Можешь ты ее вылечить?

– Это легко.

– Когда ты можешь это сделать?

– Сейчас, если ты этого желаешь.

– Так идем сейчас к ней!

По дороге капитан объяснил факиру более подробно, с тем, чтоб он мог прямо приступить к лечению, не прибегая к расспросам больной. С тех пор, как они приехали в пагоду, он едва ли хоть раз встретился с Мэри. При его неожиданном появлении она почувствовала что-то вроде страха, даже ужаса, но овладела собой и подавила это смущение, в котором себя же и упрекнула. Факир почтительно поклонился, не говоря ни слова, и, внезапно встав с места, устремил пристальный взгляд на молодую девушку. Она пыталась опустить глаза, скрыться от этого взгляда, который давил ее, уничтожал, приводил в оцепенение. Это продолжалось не более несколько секунд, потом взгляд Мэри стал перебегать с одного предмета на другой, веки отяжелели, тело задрожало, затрепетало, – но ее как будто приковали к месту.