Луи Буссенар - Без гроша в кармане. Среди факиров

Сильно встревоженная графиня позвала мужа, который пришел в сопровождении Патрика и Мария.

– Посмотрите-ка, мой друг… Эта бедная девочка бредит… ее головка горит, пульс бьется с невероятной скоростью!

– Вероятно, у нее сильная лихорадка.

– А у нас нет никаких лекарств, ни крошки хинина… решительно ничего!

– Надо попробовать… поискать чего-нибудь!

– У белых нет средства против этой болезни… Эта болезнь неизлечима! – произнес суровым голосом факир.

– Что ты говоришь, факир? – воскликнул капитан.

– Правду, Сагиб! Это лихорадка здешних джунглей… Всякий белый, заболевший этой болезнью, непременно умрет!

Патрик слышал приговор, произнесенный над его сестрой, и испустил душераздирающий крик.

– Если белые не знают средства против этой болезни, может быть, оно известно индусам?

– Да, Сагиб, ты говоришь правду: может быть!

– Ты и сам так много знаешь…

– О, да, конечно… то есть я хотел сказать – нет!

Когда он произнес это «нет», его голос зазвенел, как медь, и глаза сверкнули в сторону маленькой больной с выражением сильной ненависти.

Капитан почувствовал тайну и содрогнулся. Он сделал знак своей жене и сказал факиру:

– Следуй за мной!

Факир почтительно поклонился и последовал за ним без малейшего колебания.

Когда они отошли шагов на пятьдесят, капитан остановился за зарослью лавров, своим порядком напоминавших питомник молодых деревьев. Посмотрев индусу прямо в лицо, он сказал без всякого предисловия:

– Ты знаешь средство, которое спасет ребенка?

– Да, Сагиб!

– Ты приготовишь его и спасешь ее?

– Нет!

Бессребреник побледнел и невольно схватился за курок револьвера, который торчал у него за поясом.

Факир заметил этот жест, наклонил голову и, смягчая свой грубый голос, сказал покорно:

– Сагиб, я мог солгать тебе и сказать, что не знаю средства против этой болезни. Но я сказал тебе правду; я никогда не унижусь до того, чтобы лгать. Теперь ты можешь убить меня, моя жизнь принадлежит тебе… Мои повелители отдали меня тебе… я твой раб, твоя вещь…

– Тогда отчего же ты отказываешься повиноваться мне, спасая ребенка, у которого скоро начнется агония?

– Потому что она принадлежит к проклятой расе, которая нас теснит; потому что мой отец, моя мать, мои братья… все мои родные были убиты англичанами; потому что здесь нет семьи, которая не оплакивала бы своего близкого, ставшего жертвой англичан… потому что секта, к которой я принадлежу, поклялась: «Смерть англичанам!»… потому что и я сам дал ужасную клятву над внутренностями белого буйвола, что буду уничтожать все, что принадлежит англичанам!

– Однако же, факир, если я стану взывать к твоим добрым чувствам, к твоему великодушию… если я, который никогда не просил, стану просить и умолять тебя…

– Ты – мой повелитель, ты имеешь право приказывать мне. Но я не могу тебе повиноваться, и поэтому убей меня!

– Я умоляю тебя, факир! – сказал Бессребреник, еще более побледнев и делая над собой ужасные усилия, чтобы сломить свою непокорную волю. Факир отодвинулся на три шага, поднял голову с трагическим выражением лица и, кидая на европейца огненные взоры тигра, скрестил на груди руки, мускулы которых казались кольцами змеи. Он простоял таким образом несколько минут, как будто бы в его огорченной душе происходила ужасная борьба, а потом воскликнул сдержанным, прерывающимся голосом:

– Это я задушил судью Нортона черным платком душителей! Это я тем же способом умертвил судью Тейлора! Я, чтоб отомстить за Нариндру, святого, дважды рожденного, убил герцогиню Ричмондскую… их мать, слышишь ли, их мать, Сагиб! Я – начальник тугов, или душителей, Бенгалии! Да, я – Берар!

Бессребреник выслушал эту странную, таинственную исповедь, не моргнув и глазом. Он не сказал ни слова в осуждение, ни одним жестом не выразил отвращения к этой мрачной личности, которая внезапно открылась перед ним.

Он только ответил спокойным голосом:

– Ну, Берар, если ты убил мать, то спаси дитя!

Факир медленно отнял руки от груди и указал на курок револьвера своим сухим и жестким, как корень дерева, пальцем:

– Я твой раб, моя жизнь принадлежит тебе: убей меня, Сагиб!

– Ты отказываешься?

– Я не могу согласиться!

– Хорошо, Берар. Я не буду спорить ни о твоих поступках, ни о причинах их. Ты спас меня, я этого никогда не забуду… Но мы должны расстаться!

– Но, Сагиб, это невозможно. Под страхом бесчестия, что хуже смерти, я должен отвести тебя в верное место.

– Довольно, не прерывай меня! Я чужестранец, я француз… Я принадлежу к великодушной нации, которая заступается за угнетенных, которая любила твоих братьев индусов, которая проливала свою кровь и тратила свое золото, чтоб отстоять их независимость… и чье имя чтится всеми, кто на этой земле рабства помнит о ней и думает о ней! Итак, факир, во имя моего отечества, которое всегда покровительствует слабым, я объявляю, что моя жизнь, жизнь моей жены и моих служителей отныне будет представлять одно целое с жизнью этих детей. Я усыновляю их, они будут мои. Я буду защищать их от врагов до того дня, когда передам с рук на руки их отцу. А теперь уходи, оставь нас одних! Я отказываюсь от твоих услуг и от услуг тех людей, которым ты повинуешься. Я освобождаю тебя и их от всяких обязательств. Иди, уходи, не появляйся больше у нас перед глазами… Оставь нас одних и без всяких средств к жизни, среди наших врагов. Я лучше умру, чем сделаю дурное дело. Что же касается Мэри, то я пойду умолять о милосердии жителей этой деревни, которые, может быть, окажутся добрее тебя!

Я – начальник тугов, или душителей Бенгалии!

При этих словах, сказанных с несравненным достоинством, факир испытал внезапное и сильное волнение. Его фанатизм смягчился. В глазах, похожих на глаза тигра, блеснуло доброе чувство. Он опустил голову и проговорил едва внятным голосом:

– Смерть поражает клятвопреступников! Так пусть же так будет и со мной! Я нарушу клятву и умру. Ты победил меня, Сагиб! Я приготовлю напиток – и молодая девушка будет спасена!

Поединок между Бессребреником и факиром велся, как заметили читатели, весьма энергично с обеих сторон, и даже настолько энергично, что последний, увлеченный злобной ненавистью к англичанам, открыл свою ужасную тайну. Итак, этот факир, этот неизменный, преданный друг и спаситель наших путников, столь самоотверженный и постоянный, оказался Бераром! Да, Бераром-душителем, начальником тугов, при имени которого дрожала вся провинция Бенгалия! Неумолимый исполнитель жестоких приговоров, произнесенных теми таинственными адептами, имя которых не было известно! Неуловимый, невероятно ловкий человек, на чей след никто не мог напасть и чья голова была оценена в 50 тысяч рупий.