Владимир Зарвин - Иголка в стоге сена

— Что, с тобой? — обратился он к Воеводе, когда тот надолго умолк, потупив взор в пол. — Тебя что-то гнетет?

— Да так, брат, — ответил Кшиштоф, не поднимая на него глаз, — сдается мне, я допустил промах…

— И в чем же он?

— Я принял за врага не того человека.

— Вот оно что, — понимающе кивнул Прибыслав, — и сей человек пострадал из-за твоей ошибки?

— Еще нет, но может пострадать, а я сего не хочу!

— Тогда поспеши исправить свой промах! Или ты не в силах?

— Отчего же, в силах, да и время еще есть, — шумно вздохнул Воевода.

— Тогда в чем же дело? — изумился словам друга Прибыслав.

— Да в том, что сей человек — боярин Бутурлин, слуга Великого Московского Князя! А еще в том, что в него влюблена дочь покойного Корибута — Эва! И в том, что княжну любит безответной любовью мой племянник, небезызвестный тебе Флориан!

— Дела… — покачал седой головой Прибыслав. — Тебе, и впрямь, не позавидуешь! Скажи, а чьим врагом ты почитал Бутурлина — своим или…

— …Польской Короны! — закончил за него Каштелян. — И, поверь, у меня были основания так думать!

— А теперь, значит, ты мыслишь по-иному?

— Да вот узнал кое-что от Сапеги… Ты не подумай, что он меня переубедил, но в душу закралось сомнение. Есть силы, коим выгодно, чтобы я мнил боярина татем!

— И что это за силы? — полюбопытствовал Прибыслав.

— Да ты их наверняка видел, въезжая в Самбор, — хмуро усмехнулся Воевода, — разгуливают по замку, как у себя дома!

— Ты говоришь о тевтонцах? Что они здесь делают?

— Не поверишь, но я лично сопроводил их в острог. Орденский посланник, фон Велль, застрелил татя Волкича, коего я собирался представить суду Владык!

— Разумею, — кивнул Прибыслав, — только при чем здесь Бутурлин?

— До сих пор я мнил убийство Корибута делом рук Москвы. Но Сапега поведал мне, что фон Велль — начальник орденской Разведки. А такой человек не мог убить татя по неведению!

— И ты усомнился в виновности Бутурлина?

— А ты бы не усомнился? Только что мне теперь делать? Ей-богу, куда проще было сознавать, что боярин виновен в смерти Корибута, чем думать, что Орден его подставляет!

— Потому, что московита любит княжна?

— И посему тоже! А еще оттого, что боярину присущи свойства, кои мне самому по душе. Много ли ты, брат, видел людей, в коих храбрость уживается с рассудочностью? Таких, что заступаются за другого, когда их самих впору спасать?

А в Бутурлине все это есть! И я злился, что такой удалец служит нашему недругу — Москве, что именно он, а не Флориан, спас жизнь Эвы!

Да, Сапега прав, ненависть к Бутурлину меня слепит. Но причина сей неприязни в том, что я невольно примерил его себе в сыновья.

Скажу больше, если бы мой покойный Ясь вырос похожим на Бутурлина, я был бы счастлив! Но московит мне не сын, он не католик и не поляк. А еще он — похититель сердца девочки, заменившей мне дочь! Вот почему мне так больно, разумеешь меня, брат?

— Как не понять… — вздохнул, качая седой головой, Прибыслав. — И как ты жил с сей мыслью?

— Ждал, когда московит оступится, проявит коварство, — горько усмехнулся Кшиштоф, — но он оставался чист, и это приводило меня в ярость.

Отчаявшись поймать его на какой-нибудь подлости, я решил устроить Бутурлину испытание: предложил ему бежать из Самбора. Я надеялся, что страх перед разоблачением заставит его предстать в своем истинном обличье.

И знаешь, что он ответил? Поблагодарил меня за заботу! Подумай только, я хотел его погубить, а он высказал мне признательность!!!

Лицо Воеводы побагровело от прилива крови, веко на левом глазу дрогнуло.

— Что ж, сие, скорее, свидетельствует об уме боярина, чем о его честности, — пожал плечами Прибыслав. — Похоже, он раскусил тебя, брат, и не поддался на твою уловку. Не знаю даже, что тут можно сказать. Либо он — великий притворщик, либо же — честный малый!

— Вот и я не знаю, — глубоко вздохнул Самборский Владыка. — Может, ты мне дашь совет?

— Ты всегда был человеком чести, — ответил, немного помолчав, Прибыслав, — оставайся им и впредь. Не делай того, о чем будешь жалеть. Не топи Бутурлина.

— Думаешь, после я об этом пожалею?

— Даже не сомневаюсь, — усмехнулся Прибыслав, — уж я-то тебя хорошо знаю!

— Спасибо тебе, брат… — обнял друга Воевода. — Ты мне, и впрямь, помог! Жаль, что нам пора расставаться. Тебе нужно скакать в Кременец, мне — следить за порядком в собственном доме!

Покинув покои Кшиштофа, друзья вышли на Самборское подворье. Прибыслав уже хотел вставить ногу в стремя своего жеребца, но вдруг обернулся к Воеводе.

— Извини, что спрашиваю тебя такое… — смущенно произнес он, — … как ты разумеешь, никто не узнает о нашей беседе. Что бы ты сделал, если бы боярин принял твое предложение?

— Даже не знаю, брат, — со вздохом развел руками Кшиштоф, — спроси меня что-нибудь проще!

Вопреки ожиданиям Сапеги, наступивший день не принес новостей. Король Польши и Великий Московский Князь еще раз допросили Бутурлина и фон Велля в надежде, что один из них заврется в рассказе.

Однако, ни немец, ни московит не споткнулись на лжи, которая изобличила бы их неискренность. Оба четко и без запинок повторили перед судом Владык свои показания, каждый клятвенно уверил монархов в своей непричастности к гибели Корибута.

Единственное, что удивило Короля и Князя, — это позиция Воеводы, отказавшегося от обвинения Бутурлина. Чего-чего, а такого поступка от него никто не ждал. На вопрос Яна Альбрехта о причине, повлиявшей на его решение, Самборский наместник ответил, что счел свои подозрения недостаточно доказательными.

Сапега, наблюдавший за участниками судебного разбирательства, заметил тень неудовольствия, промелькнувшую в глазах фон Велля. Казалось, поведение Воеводы стало неожиданностью и для него.

Но Командор умел владеть собой. Сапега убедился в этом, когда Флориан напомнил собранию о немецкой подкове, найденной им на лесной заставе. Ни один мускул не дрогнул на лице Орденского посланника, слушавшего рассказ юноши о его находке.

— Что скажешь, Командор? — обратился Ян Альбрехт к фон Веллю, когда шляхтич закончил свое повествование.

— Что я могу ответить, Государь? — равнодушно пожал плечами тевтонец, встав со своего места. — У Братства Девы Марии много врагов, и все они желают очернить Орден в глазах Польского Короля.

Я готов подтвердить под присягой, что ни я и никто другой из братьев-рыцарей не бывали в том месте, где была найдена сия злосчастная подкова.

Если кто из Владык сомневается в моей правдивости, пусть пошлет на конюшню слуг, чтобы те осмотрели копыта у лошадей моего отряда. Ни одна из них не теряла в дороге подков и ни у одной подкова не была заменена новой.