Владимир Зарвин - Иголка в стоге сена

С ночи до полудня Дмитрий Бутурлин и его спутники шли по следам убийц Корибута. Вначале они двигались вслепую, придерживаясь указанной Медведем полоски суши между лесом и болотом, но затем, как и обещал зверолов, на тропе проступили следы.

Волкич упорно шел на север, продираясь сквозь снежные заносы и кустарник и избегая открытых мест. Лишь однажды он остановился близ старой, кряжистой сосны, о чем свидетельствовала вырытая у ее корней свежая яма.

Для схрона она была недостаточно глубокой. Похоже, что под деревом у Волкича хранилось нечто ценное, что-то, что он до поры скрывал от своих подручных. Теперь беглый тать вернулся за своим сокровищем, и это лишний раз подтверждало мысль Дмитрия о том, что Волкич решил бежать за пределы Унии.

Межа, разделявшая земли литвинов и владения Ливонского Ордена, была уже близка. Бутурлину оставалось надеяться лишь на то, что глубокий снег и бурелом задержат в пути душегуба, и это позволит нагнать его прежде, чем он доберется до спасительной Ливонии.

В глубине души Дмитрий сознавал, насколько призрачна сия надежда. Сплетения колючих ветвей и сугробы препятствовали его отряду в той же мере, что и шайке Волкича, отчего расстояние между беглецами и преследователями никак не сокращалось.

Сердце Дмитрия учащенно забилось в груди, когда вековечный бор, по которому шел отряд, вдруг расступился, открыв взорам боярина и его спутников широкую, гладкую, как стол, равнину.

За прожитые четверть века Бутурлину довелось повидать немало разных пустошей. Но эта была примечательна тем, что ее дальний край окаймляла студеная синь Балтийского Моря. Когда-то оно плескалось в версте от Старого Бора, но потом, по неизвестным причинам, отступило, оставив за собой длинный пологий склон.

О прежней границе воды и суши напоминал лишь излом, отделяющий равнину от прибрежного склона, подобно тому, как ребро, идущее вдоль клинка сабли, отделяет голомень от лезвийного откоса. Дальше чуть слышно шумели волны и слышались крики чаек, носившихся в поисках добычи над бирюзовой гладью воды. Дмитрия, не раз побывавшего с княжескими посольствами в чужих землях, трудно было изумить простором степи, глушью лесов и разливами полноводных рек.

Но море он видел впервые и с непривычки глядел на него во все глаза. Оно манило боярина безмерной ширью, шорохом волн и терпким запахом соленого ветра. В иное время он забыл бы о тяготах своей полукочевой жизни и побежал бы ему навстречу, чтобы испить горько-соленой воды и послушать вблизи рокот прибоя.

Только нынче у Бутурлина была иная забота, и она не давала ему ни о чем думать, кроме поимки беглого татя. Судя по следам, Волкич со своей шайкой уже преодолел равнину и скрылся за гранью берегового излома. Невидимый отсюда для преследователей, он наверняка шел вдоль берега на запад, туда, где на горизонте чернела громада ливонской пограничной крепости с реющим на ветру орденским стягом.

Чутье подсказывало Дмитрию, что враг еще не успел добраться до Ливонии, но если его не догнать сейчас, он скроется в чужих землях, и тогда усилия последних дней пойдут насмарку. Знали это и казаки. Посему, не сговариваясь, они разом хлестнули плетьми коней и рванулись вслед за ускользающим татем.

У самой кромки леса следы Волкича и его подручных пересеклись со следами куда большего отряда, двигавшегося в обход Старого Бора на север. Количество подков, отпечатавшихся на снегу, свидетельствовало о том, что здесь прошла Самборская конная полусотня. После бесплодных попыток изловить убийц Корибута на востоке Воевода, наконец, решил поискать их на западной границе.

Но если направление поисков Кшиштоф выбрал верно, то со временем он явно прогадал. Дмитрий понял это, едва взглянув на пересекающиеся пути шайки Волкича и Самборских конников. Пройти первыми Волкич и его люди не могли: наткнувшись на их след, Воевода неминуемо ринулся бы за ними в погоню.

Куда легче было представить иное: беглый тать с подручными переждал в чащобе, пока Самборский отряд проедет мимо, и лишь затем покинул свое убежище. Усердие, с коим Воевода взялся за дело, сослужило ему плохую службу — поторопился он…

— Да, подвела Воеводу поспешность! — хмуро усмехнулся мыслям Дмитрия старый Тур. — Помедлил бы чуток — сам бы взял Волка!

— Выходит, Господь его для нас припас, — откликнулся Дмитрий, — только бы нам не упустить зверя! Не успеем настичь — уйдет Волк в Ливонию!

— Не горюй раньше времени! — ободряюще подмигнул ему Газда. — Господь тебя любит, а значит, не даст оплошать!

Стиснув зубы, Дмитрий пришпорил коня. На сей раз это была не тощая кляча крестьянина или лесоруба, а рослый боевой жеребец, позаимствованный боярином у мертвых татей в деревеньке бортников.

Такие же кони несли на себе его спутников — своих лошадок, если только казаки могли назвать их своими, они оставили на попечение медоборов. С новыми лошадьми у них был шанс догнать убийц Корибута, но судьба, доселе милостивая к Бутурлину, не к месту проявила свой капризный нрав.

До излома суши, где пустошь переходила в покатый склон, было рукой подать, когда Чуприна, оглянувшись, узрел погоню.

— Гляньте, братцы, — крикнул он побратимам, — да за нами, никак, племянник Воеводы увязался!

Дмитрий не чаял встретить в сих местах юного Флориана, и слова Чуприны показались ему дурной шуткой. Но, оглянувшись в направлении, куда указывал рукой казак, он понял, что тот серьезен, как никогда.

Со стороны леса за ними гнались трое всадников, в одном из коих Бутурлин узнал племянника Самборского Владыки.

— Ну что, побратимы, будем биться или как? — обернулся в седле к товарищам Газда.

— Я попытаюсь переговорить со шляхтичем, — ответил Бутурлин, разворачивая жеребца, — должна же в нем быть хоть капля здравого смысла!

— А если ее нет? — усомнился в словах боярина старый Тур.

— Должна быть, — с надеждой ответил Дмитрий, — иначе все наши труды пойдут прахом…

Он тронул коня шпорами и двинулся навстречу племяннику Воеводы, с изумлением и неприязнью глядевшему на приближение московита.

— Бог в помощь, шляхтич, — первым приветствовал юношу Бутурлин, останавливаясь от него на расстоянии вытянутой руки. — Не знаю, какими судьбами ты здесь очутился, но я тебе рад! Ты подоспел как нельзя вовремя!

— Не могу сказать того же о себе! — ответил Флориан, тщетно пытаясь заглушить сквозящую в голосе неприязнь. — Но в одном ты прав, московит: я подоспел вовремя. Ты, как я вижу, собрался перейти ливонскую границу?

— Я — нет, но Волкич именно это и хочет сделать, — видя, что с Флорианом не так легко сладить, по возможности мягко ответил боярин. — Видишь следы, идущие из леса к морю? Их оставили тать и двое его людей, оставшиеся в живых.