Трофим Борисов - Портартурцы

Кончив писать, генерал выпрямился, нахмурил лоб;

— А про генерала Надеина забыл! Напишу и ему:

«Генералу Надеину. 13 мая, 1 час дня. Прислать немедленно в лощину северо-западнее от Тафашина две роты к батарее № 15».

— К ночи надо подготовиться, к ночи надо подготовиться, — твердил генерал. К нему подошел полковник Савицкий:

— Что изволите, ваше превосходительство?

— Дело поправимо. Генерал Фок не дурак, — продолжал вслух свою мысль Фок, — он знает, что делает. Генерал Фок всегда будет прав, что бы ни случилось. Генерал Фок ранен в голову, а у раненых и контуженных кованые мозги…

Полковник Савицкий содрогнулся и отошел к ординарцам, но Фок его окликнул:

— Полковник, пошлите на позицию восемь двуколок патронов в распоряжение коменданта Третьякова. Он доносит, что там нет патронов. В чем дело? Сам отослал недавно две двуколки, а сейчас просит. Должно быть, отлегло от сердца. Кроме того, назначьте две роты в его личное распоряжение. Я иду в гору, ротам следовать за мной.

«Черт разберет этого человека, бормочет что-то несвязное, похож на сумасшедшего, а распоряжения дает дельные… Но все же бой он проспал. Просидел в тылу. Теперь трудно сделать что-нибудь существенное, — думал Савицкий. — Результаты боя были бы в наших руках при наличии одной запасной дивизии на Тафашине. Враг безумствует, наступая днем такими густыми колоннами. А нам нечем бить…

Неприятельские канонерки молчали.

Роты русских солдат вытянулись вдоль дороги. Генерал ехал впереди верхом. Чем выше в гору, тем больше попадалось раненых.

Фока остановили и подали ему новое донесение Третьякова:

«С левой стороны Самсона (между высотой № 75 и Самсоном) идет 25–30 рот. Половина — колонной, половина— развернутым строем. С левого фланга позиции, в обход ее, идут две роты по воде. Большая масса верстах в четырех от нас. На левом фланге около 10–12 рот и двенадцать орудий».

— Что вы на это скажете, полковник?

Савицкий, слушая донесение, подсчитывал: «Двадцать пять плюс две, плюс десять, итого тридцать семь рот видимых, да черт знает сколько невидимых. А у нас: две плюс две, итого четыре».

— К вечеру, ваше превосходительство, группируются.

— Немедленно сообщите батарее Лапэрова, что стоит на левом фланге, о неприятеле, двигающемся по воде, — распорядился Фок. — Скорей к полковнику Третьякову.

Генерал пришпорил лошадь, но тут же осадил ее:

— Опять донесение. Читайте, полковник.

«Из-под Самсона близ высоты № 75 двумя колоннами идут еще 7–8 рот. Двигается также артиллерия. Редут № 9 совершенно срезан с левого фланга снарядами; траншея также попорчена, но люди еще держатся».

— Вперед, за мной! — крикнул Фок и ускакал.

Савицкий хотел следовать за ним, но его остановил обозный солдат:

— Ваше высокоблагородие, двух лошадей убило.

Полковник пустил лошадь вскачь, чтобы догнать начальника дивизии.

— Ваше превосходительство, двух лошадей, запряженных в двуколки, груженные патронами, убило. Есть опасность и за других.

— Доставить патроны Третьякову на людях.

— Зачем патроны на позицию, там их склад.

— Что же, по-вашему, начальник позиции врет и склад у него не горит?

— Патронные склады горят с треском, ваше превосходительство, как фейерверк.

— Расследуйте. Если патроны в складе около батареи № 10 есть, то отправьте двуколки в тыл.

Поднявшись на шоссе, Фок пошел медленно. Генерал бросал беспокойные взгляды на предгорья Самсона, в ближайшие овраги, на полотно железной дороги, разыскивая расположение батарей и цепей противника. Оглядываясь и несколько приседая при свисте пуль, он рассматривал батареи, покалеченные и уже покинутые русскими.

За батареей № 10 дорога шла по совершенно открытой местности, а до ближайших окопов было не менее четырехсот шагов. Генерал сел на камень. Неприятельские снаряды сыпались теперь исключительно на окопы и прилегающие к ним овраги. Клубы пыли и дыма висели над головами защитников. Свинцовые шарики и острые осколки густо сыпались сверху, резко хлестали по стенкам траншей и деревянным укрытиям. Нельзя было высунуть головы. Шрапнельный дождь сменялся взрывами снарядов.

— Найдите полковника Третьякова, мне нужно с ним увидеться, — распорядился Фок и тут же написал Стесселю телеграмму:

«Сейчас нахожусь на позиции; осматривал оставленные батареи. Они буквально засыпаны снарядами. Неприятель направил свой артиллерийский и ружейный огонь на северный фронт. Как стрелки держатся, не могу себе представить, но держатся молодцами. Почти все орудия молчат, — писал дальше начальник дивизии, — посему еще день на этой позиции 5-й полк держаться не сможет. Остается одно — вывести весь отряд и атаковать врукопашную, так как наша артиллерия в настоящее время не может оказывать содействие фронту северному, или воспользоваться ночью и отступить…»

— Но где же Третьяков?

Генерал опустил голову.

«Вы понимаете, ваше превосходительство, начальник дивизии, командир всех сухопутных сил Киньчжоуского перешейка… Вы понимаете, почтенный генерал Фок… У вас не было управления боем, нет его и сейчас! И по сию минуту нет, старый вы дурак… Вас демобилизовало письмо Куропаткина… Вы подпали под влияние прилизанного полководца. Ах вы гений, гений»…

Фок еще ниже опустил голову.

Резкий выстрел с неприятельских канонерок заставил его вздрогнуть и выпрямиться:

— Опять это непредвиденное. Но где же Третьяков?

6

Когда Подковин возвратился, его немедленно позвали к командиру батареи.

— Видел начальника дивизии? Как на правом фланге? Расскажи подробней.

— С позиции раненые идут, только их немного. Крепостные пушки стреляют одиночно, но третья батарея нашей бригады, канонерка «Бобр» и батарея на Известковой горе сбили неприятельский левый фланг, так что японцы пушки побросали и в оврагах сидят. — Рассказав подробно о всем виденном, Подковин добавил: — Теперь все боятся за левый фланг, там японские канонерки помогают.

— Что говорят солдаты? Ты же разговаривал с ранеными.

— Окопы густо засыпают снарядами. Пушки ихние стоят на две версты от наших стрелков. Шрапнели — гуще ливня, но пока большого вреда нет. В окопах козырьки устроены, так что пули шлепают без толку.

Полковник Лапэров переглянулся со штабс-капитаном Ясенским.

— Комендант города Киньчжоу, капитан Еремеев, — продолжал Подковин, — храбрецом оказался. Тяжело ему было с кучкой солдат в городе. Но отступил он только по приказанию. Теперь он опять на левом фланге в самых передовых окопах бьется. Храбрый капитан, и до сих пор цел и невредим.

— Еще что солдаты рассказывали?

Подковин замялся.

— Говори, не стесняйся.

— Узнали, что я артиллерист, и спрашивают: почему на такой грозной позиции, как Киньчжоу, и так мало было хороших пушек?.. Почему они плохо укрыты? Почему снарядов мало запасли? Спрашивают, куда вы свои скорострелки запрятали? К окопам бы их, говорят, поближе... Давит, говорят, японец пулеметами и легкими снарядами…