Трофим Борисов - Портартурцы

Третьяков еще не знал, что пятая рота уже оставила окопы и горнист не нашел ее на старом месте.

10

Поднимаясь обратно из окопов к батарее № 3, Третьяков увидел генерала Фока. Полковник попятился и ушел ходами сообщения в другую сторону.

— Если будет посланный от генерала, скажите, что я скоро приду. Мне нужно для доклада генералу выяснить положение и состояние рот, — сказал он своему адъютанту.

Третьяков не хотел встречаться с Фоком, как не хочется встречаться с человеком, к которому питаешь глубокое презрение и неприязнь. Пройдя несколько шагов, полковник остановился и с досадой проговорил про себя:

— Но мне же нужно с ним увидеться! Решается судьба позиции, какие у него планы?.. А вдруг есть выход?! К чему злоба и личная неприязнь в общегосударственном деле?! Руководителю следует быть особенно чутким к своим подчиненным, чтобы они не бежали от него, а, наоборот, искали встречи. Но за все время боя — ни одной отрадной мысли от него, ни одной радостной минуты с ним. Ни одного толкового распоряжения на все мои просьбы о помощи. Захватил мою идею о козырьках. Что ему, мало славы? Разве в козырьках дело? Мы проигрываем битву! Понимает ли это он? Пойти! Нет, не могу!

11

Генерал Фок устало приподнялся с камня, на котором сидел.

— Что же, так и нет полковника Третьякова? Может быть, он ранен?

Фок морщился, мускулы его лица прыгали. Офицеры, окружавшие генерала, молчали. Вдали рявкнули неприятельские пушки. Снаряды ударили по линии окопов.

— Канонада возобновилась, — сказал Савицкий.

— Теперь достанется только стрелкам. Выдержат ли? — спросил Фок и окинул усталым взглядом офицеров.

— Несомненно, ваше превосходительство, — ответил Савицкий.

— Надо накормить людей. Что вы скажете, господа офицеры, против ночной контратаки всей нашей дивизией? Мы ошеломим японцев и опрокинем их,

И тут же у генерала Фока передернулось лицо, как от сильной зубной боли. Он вспомнил письмо Куропаткина, предлагавшего слабую защиту Киньчжоуского перешейка и отступление к Артуру.

— Полковник, — обратился Фок к Савицкому, — предлагаю ночью во время отлива напасть с охотниками четырнадцатого и пятнадцатого полков на левый фланг японцев. Ваши люди во время отлива перейдут залив. Охотники пятнадцатого полка за ними, а там, может быть, и весь полк. Прикажите собраться начальникам команд.

Фок направился обратно. Вечерний воздух был наполнен ружейной трескотней. Гора вздрагивала от взрывов. Несколько снарядов перелетело через головы офицеров. У батареи № 13 Фок остановился и повернулся лицом к позиций. Наш левый фланг был весь в огне. По берегу залива двигались новые колонны неприятеля. Снаряды второй батареи рвались над ними. Японцы то разбегались, то скучивались, то залегали цепями. Из русла реки отчаянно тарахтели пулеметы.

— Нужно действовать и как можно решительней. Но где же Третьяков и почему он ко мне не явился? — недоумевал Фок.

Когда генерал садился на лошадь, ему сообщили, что подполковник Сейфулин — начальник левого участка— сильно ранен. Командование принял Белозор и держится хорошо.

— Все еще в нижней траншее?

— Так точно, ваше превосходительство.

— Вот видите, как хорошо спасает траншея, — проговорил Фок, поворачивая голову в сторону Савицкого. — Я вам гово…

Генерал запнулся… Полковник Савицкий и его офицеры спешно уехали в свой полк, чтобы приготовиться к ночной атаке.

12

Четвертая батарея опешила на левый фланг. На проселочной дороге то и дело попадались китайские беженцы. На арбах лежали домашние вещи, согнувшись сидели женщины, прижимая к себе детей. На дорогу падали столики, посудные ящики, хрустели осколки разбитой посуды. Закрыв глаза, китаянки рыдали.

В одной деревушке, посредине опустевшей улицы, стояла арба, нагруженная детьми и узелками. Около лошадей суетилась молодая женщина на маленьких изуродованных ножках. Китаянка беспомощно озиралась. Дети плакали. Лошадь не хотела отходить от ворот и поворачивала обратно во двор. Женщина еле удерживала ее.

У угла показался артиллерийский дозор. Лошадь китаянки вздыбилась и отбросила ее в сторону. Женщина упала навзничь, ударившись затылком о твердую дорогу, глаза ее закатились, а руки раскинулись в обе стороны. Дети перестали плакать и вопросительно смотрели на мать.

Фейерверкер спрыгнул с лошади и подошел к женщине. Из-под ее головы струилась кровь.

— Готова, — сказал с грустью фейерверкер. — Дурацкие ножки не удержали… Колесников! Иди сюда!.. Унесем женщину во двор. Ты детишек в фанзу уведи да поищи, нет ли кого из соседей, а я поскачу вперед.

Колесников, белокурый бомбардир, накрыл труп халатом и осторожно снял детей с повозки.

— Пять беспомощных малышей, — шептал он. — Из деревни все убежали, и нам ни минуты нельзя задерживаться. Бой разгорается. Нехорошо, что дети останутся с мертвой матерью.

В четырех ближайших фанзах Колесников не нашел никого. Подъехала батарея. Колесников собрал у товарищей сухарей и сахару. Оставив скудную провизию в фанзе на нарах, около детей, Колесников, угрюмый и озабоченный вскочил на лошадь и пришпорил ее, чтобы догнать батарею.

13

Окопы седьмой и пятой рот составляли левое плечо позиции. Особенно заметно выдвигались окопы пятой роты. Защитники «плеча» своими четкими залпами предупреждали попытки японцев проникнуть за черту огневой линии Киньчжоу.

Пополнив батареи снарядами и восстановив расстроенные ряды своей пехоты, японцы сосредоточили огонь осадных батарей и орудий с канонерок на седьмой и пятой ротах. Ураганный огонь тяжелых фугасных бомб срезал укрытия и стал бить вдоль окопов. Стрелкам невозможно было стоять у амбразур.

Капитан Еремеев обходил солдат, подбадривал их, советовал укрываться в уступах траншеи.

— В штыки встретим, ваше высокоблагородие. Но они не подходят близко, только снаряды посылают.

Огонь все усиливался. Еремеева ранило в плечо. Стрелки падали один за другим, старшего унтер-офицера разорвало на части.

— Постепенно, по одному переползайте в овраг, — распорядился Еремеев, — передохнете там. Как только перестанут лететь снаряды, сейчас же обратно. Отступать не надо и сдаваться не надо: все равно всех переколют.

— Ваше благородие, идемте скорей. Сами-то оберегайтесь.

— Я ползу вслед за вами.

Оглушительный взрыв отбросил стрелков в сторону. Очнувшись, они увидели на том месте, где стоял их начальник, яму. Из-под мешка сброшенного с бруствера, торчали офицерские сапоги. Солдаты приподняли мешок. Развороченная грудь Еремеева была засыпана песком, тонкой струйкой пробивалась кровь…

Бомбардировка продолжалась. Сообщение между ротами нижней траншеи прекратилось. Японцы свободно заняли Импань и прекратили обстрел оставленных защитниками окопов. Пыль и газы осели. Стрелки охотничьих команд, занимавшие левофланговые окопы, первыми заметили японцев с развевающимся флагом. Они поднимались к батарее № 9.