Трофим Борисов - Портартурцы

— Семь часов вечера. Разогреть обед и приготовить чай. Я схожу к третьей роте, — сказал Белозор и вдруг услышал в стороне редута ожесточенный ружейный огонь.

— Боже мой, опять атака! — воскликнул подполковник и побежал на выстрелы. У окопа он встретил запыхавшегося солдата:

— Японцы флаг поставили, ваше высокоблагородие. Я от командира четвертой роты.

— Какой там флаг? Мы же все атаки отбили!

Так точно! Отбили начисто, а флаг есть без всякого сумления, ваше высокоблагородие.

Добежав до того места, откуда был виден редут № 3, Белозор остановился. На горе, в тылу наших окопов, за редутом № 8, развевался японский флаг. Вся местность была занята японцами, стрелявшими по четвертой роте. Заняв горку, солдаты отстреливались, продолжая в то же время стрелять вниз по свежим колоннам врага. Японцев на горе было очень много; переполнив окопы, некоторые, чтобы укрыться от огня четвертой роты, бежали к флангу. Большая часть неприятеля бросилась в атаку.

«Все переместилось, не поймешь, где наши, где враги, — подумал Белозор. — Положение критическое, особенно сейчас, к ночи. Но стрелки молодцы. С каким спокойствием они расстреливают японцев». Подполковник видел; груды японских трупов лежали по склону горы и возле окопов.

Японцы приостановили наступление. В это время люди пешей охотничьей команды, видя, что японцы у них в тылу, двинулись по рву того окопа, из которого отстреливалась часть четвертой роты. Смешавшись со стрелками, охотники помешали вести правильную стрельбу по противнику: из-за тесноты невозможно было повернуть винтовку. Японцы били наверняка. Вскоре из-за батареи № 4 показались новые колонны японских солдат. Кольцо врага смыкалось.

Увидев нашу полную безвыходность, японские офицеры выскочили с флагами вперед. Стрельба приостановилась.

— Сдавайся! — кричали японцы.

Перед горстью усталых русских сплошным строем стояли неприятельские солдаты. Со стороны наших кто- то крикнул:

— Пли!

И все, кто был в состоянии, начали отстреливаться. Среди японцев началась давка. Главной своей массой они отхлынули назад.

— Отходить к батарее! Смелее! Правофланговые выручат!

Стрелки оживились. Наклонясь, быстрыми шагами передвинулось около полуроты солдат. Стрелки заняли первую батарею.

— В штыки!

Японцы попятились. Но вдруг от правофланговых окопов на головы русских посыпались пули. Белозор оглянулся и увидел бегущих оттуда японцев.

Стрелки сгруппировались вокруг подполковника.

— Отстреливаться! — кричал он. — Не сдаваться и не отступать!

Недалеко билась вторая группа наших солдат во главе с штабс-капитаном Шастиным. Японцы, не ожидавшие упорного сопротивления слева, отошли назад. Но положение все же было безвыходным. Появлялись свежие колонны врага и занимали выгодные позиции. Отступать становилось все труднее.

— Отходить с боем! Не спускать с врага глаз.

Японцы, заняв казармы, двигались оттуда.

«Все пропало», — мелькнуло в голове Белозора.

— Отходите назад и удерживайте стрелков, — услышал Белозор уверенный голос. Оглянувшись, он увидел высокого худощавого унтер-офицера, отдававшего распоряжение ефрейтору. — Нужно бить только во фланг наступающим, чтобы кольцо не сомкнулось.

Унтер-офицер убежал на участок третьей роты и оттуда сейчас же открылась стрельба. Неприятельский огонь с тыла прекратился, но все же одна из пуль угодила Белозору в ногу.

— Отходите постепенно назад, — говорил Белозор солдатам, когда фельдшер перевязывал ему рану.

Японская пехота приостановила свои действия. Но на горсть русских, застрявших у батарей Наньшаня, посыпались снаряды.

— Что делать? — спросил Белозора штабс-капитан Шастин.

— Биться до последней возможности. Где этот унтер-офицер? Как его фамилия?

— Убит в штыковой схватке, из третьей роты он, а фамилии не знаю.

Белозор застонал и впал в бессознательное состояние.

Надвинулась ночь.

Неприятель замкнул кольцо. Русские солдаты видели совсем близко зловещие лица. Но японцы не решились броситься в штыки. Они старались увернуться от наступающих русских, посылая ружейные пули.

1

Валя проснулась рано утром. Внезапно, точно от кошмара. Она никак не могла понять, что за страшный гул проникал с улицы не только через окно, но и через стены. Девушка приложила руку к обоям: стена вибрировала. Вскочив с постели, Валя быстро подбежала к окну. Прислушалась. Вот и сейчас стекла окон чуть вздрогнули, а по улице прокатился какой-то густой, грубый звук.

Валя открыла окно и отпрянула. В спальню оглушительной гаммой ворвался залп морских орудий. Испуг охватил девушку, в горле вдруг пересохло.

«Бой! Но где?» Она зябко съежилась; сердце ее колотилось, пальцы рук были точно ледяные.

В окно струилась утренняя прохлада. Гул стал несколько мягче, он походил теперь на раскаты отдаленного грома.

Валя поспешно взяла платье. Снова ударили орудия. По спине пробежал озноб. Казалось, стреляют совсем близко.

— Боже, что со мной! Надо же наконец взять себя в руки! Только бы мама не проснулась без меня!

Надев платье, девушка выпила холодной воды и, несколько успокоившись, высунула голову из окна. По улице торопливо проходили русские и китайцы. Все они указывали в сторону Киньчжоу.

— Значит, началось! Ну, что ж, — вздохнула Валя. — Наступления японцев ждали давно, к нему, несомненно, подготовились.

Солнце еще не всходило. Было пять часов утра. Быстро подвязав косы и накинув на плечи теплый платок, девушка вышла в гостиную. Платок согрел плечи и спину, нахлынувший страх начал улетучиваться.

«Открою шторы. Нет, подожду, надо разбудить маму. В столовой шум, кто это там так рано?».

Сердце Вали дрогнуло сильнее, чем от впервые услышанного орудийного залпа. Мягко ступая по ковру, она подошла к двери и, чуть раздвинув толстые портьеры, заглянула в столовую. Слуга-китаец стоял около буфета и перебирал серебряные ножи, вилки, ложки. Особенно долго, с блаженной улыбкой, он вертел в руках большую серебряную ложку.

— Неужели? Пять лет служит… Вот негодяй!

Валя отошла от двери, шепотом уговаривая себя:

— Довольно волноваться…

Потом быстро вошла в столовую.

— Василий, что ты тут делаешь? — спросила она ласково, как всегда разговаривала с прислугой.

Китаец вздрогнул и выпрямился, но на лице его осталась спокойная улыбка.

— Я, мадама, комната убираю.

— Зачем так рано? Я знаю, ты любишь утром поспать…

— Слышите — стреляют. Моя не могу спать, когда воюй. Надо мало-мало работай.

Валя удивилась — на лице слуги не было ни испуга, ни даже настороженности. Она подумала:

«Чему он радуется в эти жуткие минуты? Может, надеется, что японцы возьмут Киньчжоу?.. Тогда мы побежим, а он первый сгребет ценности».