Трофим Борисов - Портартурцы

Модест Владимирович пощупал свертки с золотыми монетами и подумал: «Как хорошо, что мы встретились с этими офицерами».

— А скажите, господа, как они узнали еще в три часа, то есть за пять часов до официального сообщения, что Киньчжоу будет оставлен?

— Об этом должен знать ваш исключительный слуга… но его нет… А может быть, знает мальчик?

Миша подавал чай. Он поставил на стол коробки с печеньем, конфетами.

— Давно такого чая не пил… — протянул, прищурив глаза, Светляков. — А у вас богатые запасы. Ваш Миша бомбардировал нас полчаса тому назад курами, а теперь, смотрите, чего тут только нет: баночки с черносливом, вареньями, монпансье. Целую арбу, видимо, привезли.

Мать с дочерью переглянулись. Они сейчас только поняли, что в маленькой корзинке, которая стояла в прихожей около чемоданов, все это не могло поместиться.

— А теперь опросим Мишу о китайском способе быстрой передачи сведений. Я думаю, это лучше вам сделать, — обратился Светляков к Вале.

— Миша!

— Я, мадама.

— Скажи, ты когда начал собираться в дорогу?

— Обедай кончай, Василий сказал мне тихонько: иди на гору посмотри. Я ходил — ничего нету. Потом чемоданы завяжи, моя ботинка для мадама от сапожника принеси. Потом чего-чего ящика положи. Ваша сыпи, капитана контора ушела… Пять часов моя на гору уходи… — Смотри… Ага, есть!

— Чего есть? — спросили все в один голос.

— Дыма, два дыма, там Талиенван есть. Маленькие два дыма. Моя прибежала. Василия пошел лошака достал. Я скорее, скорее все клади, все клади. Василий мне говори, говори… все говори… Куда пошел, где дожидай. Валя пришел… Я кричи: «Скорей ходи!» Мадама молчи, джангуйда контора сиди. Моя сердце шибко боли. Потом капитана домой пришла. Телефона звони! Зачем телефона звони, когда два дыма моя смотри?.. Два дыма — сегодня надо ходи! Один дыма — завтра можно ходи.

Мальчик умолк и обвел всех вопрошающим взглядом:

— Понимай?

— Как не понять, все ясно. А где Василий?

Миша встрепенулся и развел руками:

— Моя не зынай.

Голос мальчика дрогнул:

— Его говорил: я скоро, скоро приду. Я догоняй буду. Я с тобой вместе буду… Нету! Сейчас давно ему ходи надо… Сейчас давно нету.

Миша заплакал:

— Куда про-о-о-пади… Моя братка про-о-о-пади. Миша дальше не понимай, Миша дальше не могу. Эта деревня ходи могу. Мадама, капитан таскай сюда могу. Кушай, чая давай могу, — проговорил скороговоркой мальчик. — А завтра один не могу, завтра моя не по-о-о- ни-ма-а-а-ай.

Крупные слезы бежали из глаз мальчика. Он развел руками и не знал, что еще сказать.

Валя вскочила с нар, обхватила Мишину голову руками и прижала к своей груди.

— Бедный мальчик. Один среди чужих… Ну, не плачь. Завтра будет день, солнце и все по-хорошему… Ты устал?

Китайчонок вздрагивал и хныкал:

— Пропади-и-и… Братка пропади-и-и…

В сенях раздался шум.

— Это моя, капитана, — услышали Иновы.

— Ваше высокоблагородие. Вы не велели никого впускать. А этот прет.

— Кто там? Пусть войдет.

Перешагнув порог, у двери остановился высокий худой китаец с белым лицом и гладко причесанной косой. Он был в крестьянской одежде. Валя повернула голову к двери и вскрикнула:

— Василий!

Миша убежал в сени.

— Догонял, догонял. А тут солдаты не пускают. Ну как, все хорошо? Кушать есть? — спросил Василий и, припав на одно колено, осмотрел ботинки на ногах Вали.

— Хорошо, хорошо… Ботинки хорошо… Сапожника шибко мастер. Теперь куда хочешь ходи. И мадам тоже хорошо. Крепко исделал… обмани нет. Сапожника хороший человек. А самовар целый? — обратился он к вошедшему мальчику.

— Вот он.

Миша снова убежал в сени и принес оттуда серебряный самовар Иновых.

1

С наступлением сумерек канониров, ездовых и офицеров батареи охватила напряженность. Все ходили как около тяжелобольного.

Из штаба 14-го полка проникли сведения, что генерал Фок готовится к ночной контратаке.

— Это имеет под собой почву. Японские части будут утомлены, снаряды в батареях расстреляны, — заметил штабс-капитан Ясенский.

— Местность и дороги в районе предполагаемого наступления нами изучены, — добавил полковник Лапэров… — Можно надеяться на успех.

— Но зарываться не следует, — подхватил капитан Мехметинский. — Я говорю о том, чтобы не распылить силы и новому напору оказать должное сопротивление.

— Главное — надо понять и проанализировать тактику врага. Это первый серьезный бой. Вот, например, почему японцы обходят водой левый фланг, а не нажимают прямо на центральный участок, хотя северный склон пологий и удобный для атак? — вступил в разговор поручик Карамышев.

— Ваши предположения? — обратились все к нему.

— Японцы боятся наших минных заграждений и фугасов. Через своих шпионов они о них знают и, понятно, знают также, что никаких работ в этом отношении у нас не проводилось по берегу моря.

Полковник Лапэров предложил офицерам засветло осмотреть лошадей, орудия, людей, обоз.

С появлением офицеров артиллеристы еще более насторожились.

— Большое дело будет, — шептались канониры и ездовые.

В сторону позиции прошли две роты стрелков. На левом фланге усилилась перестрелка. Она упорно продолжалась около тридцати минут, потом начались перебои. Похоже было, что какая-то одна сторона отходила и ее ружейный огонь умолкал.

Поручик Карамышев был исключительный математик и прекрасно руководил стрельбою по невидимой цели. Он взобрался на ближайший холм и стал прислушиваться к ружейной стрельбе. Несколько минут Карамышев потратил на уточнение наших и неприятельских выстрелов. Сначала русские палили часто и настойчиво. Но вот включилась неприятельская артиллерия. Потом все смешалось. Прошло немного времени, стрельба из винтовок возобновилась, но Карамышев не уловил прежнего ритма боя… Отсутствовали залпы защитников… Он поднялся еще выше, рассматривая при помощи бинокля наши окопы. Сгущающиеся сумерки мешали что-нибудь определить.

«Слух не обманывает — наши отступают», — подумал поручик. Спустившись к батарее, он подошел к командиру, сидевшему на лошади.

— Ну, что?

— Следовало, бы, ваше высокоблагородие, послать к станции кого-нибудь из фейерверкеров, — надо выяснить положение.

Полковник уловил тревогу в голосе Карамышева.

— Вы правы, поручик. Пошлите Подковина и распорядитесь, чтобы батарея не вытягивалась вдоль дороги, так как мы еще не знаем, в какую сторону нам будет приказано ехать, а стала бы повзводно и по сторонам дороги в два фронта.

Получив приказание явиться верхом к Карамышеву, Подковин вскочил на лошадь и подъехал к группе конных офицеров, остановившихся на дороге. Среди них он увидел ординарца генерала Фока.