Трофим Борисов - Портартурцы

— Я вспомнил телеграмму генерала Фока, в которой говорилось: «Всех рабочих, свободных от исправления батарей, поставить на нижнюю траншею, как мною было указано. Каменоломни приспособить для помещения в них кухонь и складов, обеспечив от прицельной стрельбы гранатой. Будут ли японцы, это еще вопрос, а Куропаткин будет. Он уже в Мукдене».

— Старик твердо проводил вопрос о траншее, но он, а также и мы с вами, упустили из виду значение для позиции отрогов Самсона. А что у вас? — обратился Третьяков к штабс-капитану.

— Следует минировать позиции и окопы, чтобы, в случае занятия их врагом, взорвать нажимом на кнопку.

— Нам нужно думать сперва об отбитии атак, а потом об отступлении… Мы с вами заговорились, а перед нашими глазами кипит бой! Наши батареи косят ружейным огнем не хуже шрапнели. Вот где была бы работа пулеметам!

Японцы наступали густо и сосредоточенно. Третьяков взглянул на люнет № 3 и на траншею между ним и железнодорожной насыпью. Вдоль края окопов, то вправо, то влево, двигались стрелки и беспрерывно отстреливались. Главные силы врага были не далее как за тысячу шагов. Желтые околыши японских фуражек мелькали в оврагах, пролегавших вдоль всего фронта.

Всецело озабоченный очевидной опасностью прорыва, полковник не слышал ружейной пальбы и треска рвущихся гранат.

— Пошлю Белозору и Сейфулину в верхние окопы подкрепления. Надо удержать правый фланг.

Третьяков увидел, что стрелки его полка скапливаются и рассеиваются точно так же, как и враги по оврагам.

— Они там играют в прятки. Молодцы! Какой удобной оказалась траншея! В какой бы конец враг ни сунулся, стрелки уже там. Залп… и атакующие падают. И подкрепление быстро пристрелялось. Ряды атакующих стали реже.

— Смотрите, как замечательно спланирована траншея, — обратился полковник к офицерам, — как учтены все особенности участка! Генерал Фок прав. Похвально, что он настоял на постройке нижних окопов. Особенно удачно сочетание траншеи с верхними укреплениями.

— Хорошо придуманы козырьки, — заметил штабс- капитан.

— Кстати, вы знаете, что это мое предложение?

— Наоборот, его все приписывают генералу, а не вашему высокоблагородию.

Третьяков поморщился.

К полковнику подошел горнист пятой роты, посланный капитаном Фофановым.

— Нашей роте трудно приходится, ваше высокоблагородие. Дальше стоять в окопах нельзя.

Полковник подбежал к амбразурам редута. Взглянув по направлению северного фронта, он отпрянул. По линии окопов пятой роты непрерывно взрывались снаряды. Батареи противника били в упор по небольшому участку.

— И все же люди там держатся! — воскликнул Третьяков.

Колонна японцев, бросившаяся на центр позиции, была сметена пулями защитников.

— Иди и скажи капитану Фофанову, что ему будет дано подкрепление. Да вот посмотри, как валятся японцы от наших пуль.

Горнист со впалыми запыленными щеками и горящими глазами припал к бойнице. Пораженный зрелищем, он ничего уже не слышал, только видел: люди в фуражках с желтыми околышками, несшие с собой смерть, падали, раскидывая руки.

— Так еще часок и от него ничего не останется, ваше высокоблагородие.

— Совершенно верно. Беги. Я тоже скоро спущусь в окопы.

Горнист скрылся. Полковник взглянул на батареи. Большинство из них затихло. Только на батарее Баранова ожесточенно стреляли. Фон Шварц направился туда. Двор был завален трупами, осколками бомб и землей. Все орудия, кроме одного, молчали. Раненых не было: их отнесли в овраг. Хаос поразил фон Шварца. Он не узнал укрепления, которое строилось и оборудовалось под его непосредственным наблюдением.

— Как долго созидается и как быстро разрушается!

«Красавицы» — так называл фон Шварц пушки — стояли безмолвно и были неузнаваемы. Некоторые слишком высоко задрали жерла, другие свалились набок… Спотыкаясь о мешки, обходя трупы артиллеристов, капитан вбежал на дворик одиночно действующего орудия. Канонир Петраченко возился с ядром, силясь поднять его окровавленными руками.

— Ух не могу, — сказал про себя канонир и оглянулся назад. Глаза фон Шварца и Петраченко встретились.

— Ты что тут один делаешь?

— Снаряды достреливаю, ваше высокоблагородие. Японцев как мошки. Даже долго целить не нужно. Только вот уже устал не жрамши… ядро не подниму.

Капитан и канонир заложили ядро. Над головами прогудел снаряд. Фон Шварц отбежал к нише и закричал:

— Отойди от орудия. Ты взят на прицел.

— Ничего, — спокойно ответил Петраченко, засовывая мешок с порохом.

Капитан не спускал с него глаз. Затвор закрыт. Началась наводка. Петраченко перебегал от хобота лафета к орудию и подвинчивал механизмы, устанавливающие дуло под определенным углом.

— Выстрел! — сам себе скомандовал канонир и дернул за шнур.

Фон Шварц не выдержал и выпрыгнул из укрытия, чтобы взглянуть за бруствер. Снаряд упал в овраг, из которого после взрыва выбежало несколько японцев.

— Там их тьма, — сказал Петраченко. — Сам своими глазами видел, как они в овраг целым батальоном ввалились. Ядер и пороху осталось немного, достреляем, ваше высокоблагородие.

Под опытной рукой капитана ядра начали падать вдоль всего оврага. Последними двумя снарядами сбили неприятельскую полевую батарею.

— Все, — вздохнув, заявил канонир. — Он вынул затвор, положил его на плечо и, захватив винтовку, пошел в окопы.

«С такими солдатами можно горы перевернуть… А оборудование нищенское, а высшее командование дряхлое, а управления боем не было и нет».

Недалеко в бруствер ударило сразу четыре снаряда. Фон Шварц схватился за голову и поспешно оставил батарею.

9

Наступило затишье. Японцы приостановили атаки и обстрел. Но Третьяков понимал, что сегодня Киньчжоу падет. Никакие ухищрения «скобелевских» генералов не спасут позицию. Батареи разрушены, снаряды расстреляны, окопы повреждены, люди утомлены… В полку невероятно большая убыль живой силы.

«Только мой полк принял всю тяжесть боя. Может быть, после полудня Фок и Надеин дадут смену и пошлют свежие роты для восстановления боя… Боже мой! Неужели отступим? Что будет с Дальним? Позор, кошмар!»— так думал полковник Третьяков и не находил выхода из создавшегося положения. Под его руками не было нужных пулеметов, пушек, снарядов, людей… Он был связан в своих действиях начальством, которого за все утро не видел.

В ближайших траншеях и окопах Третьяков и его адъютант нашли усталых, запыленных солдат, но в их глазах светилась надежда.

— Атаки, братцы, отбиты, — обратился к ним Третьяков. — Переживем ночь и прогоним врага от крепости.

— Наши нигде не дрогнули! — выкрикнуло несколько солдат.

— Нигде! — твердо сказал полковник. — Пятая рота в самом пекле находится, но и она стоит. Горнист прибегал с донесением.