Игорь Саврасов - Мальтийское эхо

— Ты знаешь, мой любезный эрудит, как называются эти улочки-закоулочки? — спросила она игривым тоном.

— Нет, но можно прочесть название.

— В народе как их называют?

— Что-то не могу припомнить… — мямлил мужчина.

— Сейчас будем вспоминать!

Женщина крепко взяла Андрея за локоть, они завернули за угол, и когда дошли несколько метров до ближайшей ниши, она начала целовать мужчину в губы.

В переулочке не было ни души и, хотя Андрей Петрович стеснялся и косил глаза вправо-влево, ему было лестно, что такая красивая молодая женщина страстно целует его на улице.

— Обними меня крепко, — простонала Верочка.

Мужчина выполнил просьбу, но руки через секунду ослабели, когда он машинально поднял голову и прочел название улочки: Диогена.

— Что случилось? — недовольно проворчала женщина, все еще плотно прижавшаяся к Андрею Петровичу и прикрывшая глаза.

— Открой глаза и прочти название улицы.

— Ну, Диогена… И что? А улочки эти узенькие мы называли в молодости «поцелуйными»!

Мужчина рассмеялся, обнял подругу за плечи, и они направились дальше.

Вот и кафедральный собор. К нему вела чудесная лестница, широкая и высокая.

— Давай зайдем в собор, — предложил Андрей Петрович.

— Конечно.

Выйдя из храма, они обратили внимание, что на площади напротив собралась большая группа людей. Заиграла музыка из выставленных на улицу больших динамиков. В тени под деревьями появились столики, и кое-кто уже сидел за ними и ел мороженое.

— Хочу мороженого и вина! — воскликнула Верочка.

— Замечательно! — вторил ей Андрей.

Пока они пили вино и ели мороженое, мужчина рассказывал об особенностях сицилийского барокко:

— …Много закругленных и яйцевидных форм с целью достичь эффекта движения… Планировка в виде эллипса… Выступающий вперед или волнообразный фасад… Использование игры света и тени… Вогнутые формы, пышные украшения. Я еще выделяю наверху т. н. «шляпу Наполеона». Здесь еще и парадные лестницы. И, конечно, множество удивительно элегантных колонн.

— «Застывшая музыка», — заметила Вера Яновна. — Это точно.

— Да. Кстати, сейчас вот звучит Моцарт, — сказал Андрей Петрович.

— Нет, дорогой. Это Вивальди. Поспорим?

— Давай. А на что?

— На ночь! Если я выиграю, ты будешь делать все, что я попрошу, если ты — наоборот.

— Уже не знаю. Ты из Снежной Королевы превращаешься в маленькую разбойницу.

— Да, сама себя не узнаю. Это солнце! Это удача! Это ты!

Она достала свой телефон, направила в сторону звучащей музыки и через несколько секунд показала мужчине: Вивальди.

Они пошли дальше. Позвонила Иришка, сообщила, что добралась до аэропорта.

— Прекрасно! — сказала Верочка, отдала телефон и вдруг ударила себя ладошкой по лбу. — Я совсем забыла про «шопинг». Вот как раз бутик дамского белья. Жди здесь и жди сюрпризов!

Через полчаса она, счастливая, вышла с пакетом.

— Прелюдия к «ночи разврата» есть! — Верочка приоткрыла пакет и показала Андрею нечто шелково-воздушное, ажурно-нежное и розово-черное.

Мужчина поднял кверху большой палец. Затем показал рукой наверх.

— Прочти название улицы, — и засмеялся.

— Джордано Бруно. Гореть мне как ведьме… в огне любви! — тоже рассмеялась женщина.

— А ведь он сидел вместе с Караваджо в одной тюремной камере, — грустно заметил Андрей Петрович.

Друзья отправились далее. Следующая улочка справа оказалась имени Галилео Галилея. А напротив — храм! Так, по иронии судьбы и соседствуют, споря о вечном.

Заканчивался проспект красивой церковью с вогнутым фасадом. Обратно Вера и Андрей шли уже по другой стороне. Когда они проходили мимо дворца Дучезио, по всей длине фасада которого проходит великолепная лоджия с нишами, женщина спросила.

— А ты ничего не замечаешь в моем облике?

— Ты — инопланетянка! Ты — тайна! Ты — золотой иероглиф, парящий в небе!

— А ты — прелесть! Как ты умеешь метафорично говорить! Это ты — инопланетянин. Я не встречала таких раньше. Все, умолкаю, а то волнуюсь. Сама не в себе!

— Ничего, сядешь в Питере за свою «машину времени», уйдешь с головой в работу и успокоишься.

— Я пока не буду работать с «машиной». Устала. А в институте ждут много дел. Да, ты прав. Но золотой иероглиф будет иногда появляться в ночи?

— Да, ты права — улыбнулся мужчина.

— Так что же о моем внешнем виде ты можешь добавить по существу? — глаза женщины были лукавы.

Андрей начал снова говорить изящный комплимент, но Вера прервала его.

— Иди-ка сюда, — она затащила Андрея Петровича в нишу за колонну. — Смотри! Я же без лифчика! Положи мне руки на грудь.

Женщина плотно прижалась своей спиной к груди мужчины.

— Все. Давай поедем на Ортиджиа, — добавила, сделав шаг вперед.

В восемь вечера они уже были у храма Аполлона.

— Я хочу пройти до «двери в никуда». Меня тянет туда. На пять минут, — предложил Андрей Петрович.

— Хорошо. На пять минут, — ответила Вера Яновна недовольно.

Андрей поднялся по лестнице наверх и прислонился к пустой раме, вглядываясь в открывающийся горизонт. И торжественно, с выражением начал декламировать Пастернака:

Когда они сели в машину, Вера заметила, что лицо Андрея вновь было бледным, глаза тусклыми. Он задумался о чем-то.

— Поедем-ка отсюда. О чем ты вот думаешь сейчас? — спросила женщина.

— Об Иуде. О том нашем разговоре, помнишь? Он думал, что предательство близкого человека откроет ему заветную «дверь»… он возвысится до Богов Олимпа. Этот сатанинский мистицизм был в древности характерен для многих… Для Нерона, например… Мои совы вылетают в эту дверь… — он натужно улыбнулся. — Хотя почему бы на Ортиджиа не прилетать перепёлкам. Ведь перевод Ортиджиа — «перепёлка».

— Хватит! Опять у тебя в голове «выверты эти»… — и добавила примирительно. — Ты ведь сейчас со мной! И проблемы наши закончились.

— Нет, не закончились, — он провел рукой по глазам. — Извини. Ты, Верочка — весна, а я — осень. И между нами знойное лето и студеная зима.

— Что-то вертится на языке… Ах, да! Как точно сказано у Пушкина. Прямо о твоем характере: «Унылая пора! Очей очарованье…». То ты унылый, то очаровательный. Я вылечу тебя своей любовью!

— Да, добрая фея, гипноз любви спасает, но ведь формы ее бывают болезненными. Впрочем, я — оптимист… с «осенью в сердце».

— Это в 25 лет формы болезненными бывают. А в нашей межсезонной любви мы будем умными, — ласково говорила Вера Яновна. — Хотя, если честно, не умею быть для мужчины нянькой. Поэтому и женой была всего два года, а так все любовницей, — грустно заключила женщина.