Чуфо Йоренс - Я подарю тебе землю

Сидя в приемной своего друга и покровителя Баруха Бенвениста, Марти не находил себе места. Разговор, учитывая консерватизм обитателей Каля, ему предстоял нелегкий. События незабываемой пятницы остались позади, люди вернулись к своим повседневным делам, и лишь во дворце продолжались совещания и переговоры. Все радовались новым светильникам, зажженным во мраке, и с благодарностью повторяли имя Марти.

Весь следующий день Руфь провела в его доме, а в воскресенье с утра он решил вплотную заняться этой проблемой. В субботу Марти даже не стал соваться в Каль, понимая, что в этот священный для иудеев день все его попытки все равно окажутся напрасными.

Накануне вечером он подробно обсудил с девушкой случившееся. Утром он не хотел ее будить, поскольку считал, что ей нужно отдохнуть. Когда же после обеда он увидел ее на террасе, вполне спокойную, хоть и несколько испуганную, он решил, что настало время для серьёзного разговора.

— Руфь, вы уже отдохнули? — спросил он.

— Спасибо вам за все, Марти, — произнесла она. — Если бы не вы, страшно подумать, что могло бы со мной случиться. Да, я уже отдохнула, хотя могла бы проспать ещё три дня.

— Присядьте, — попросил он. — Нам нужно о многом поговорить.

Девушка с послушно села на край скамьи, приготовившись слушать.

— Вы поступили крайне неосмотрительно. Ваш отец, должно быть, сходит с ума от беспокойства. Сегодня утром я попытался к нему пробиться, но Каль, как всегда по субботам, закрыт на замок, а все его обитатели собрались на молитву в синагоге. Завтра с утра я снова туда пойду, чтобы успокоить его и все объяснить.

— Марти, я и сама понимаю, что попала в сложное положение, но поверьте, в этом нет моей вины: я ведь ещё вчера все вам объяснила. Я обожаю своих родителей, и мне страшно подумать, что сейчас творится у нас дома. Башева наверняка рассказала им, как я потерялась, но она не знала, что было дальше. Сегодня суббота, и до завтрашнего утра мы все равно ничего не сможем сделать.

Марти вспомнил об этом разговоре, когда Барух, одетый в знак глубокого траура в чёрный балахон и того же цвета шапочку, сам открыл ему дверь. За столь короткое время меняла, казалось, постарел на несколько лет.

— Шалом, Марти, друг мой, — поприветствовал он гостя. — Благодарю вас за все, что вы сделали для нашей семьи.

— Так значит, вы все знаете?

— Я знаю обо всем, что происходит за этими стенами, хотя вчера была суббота, и Каль был закрыт. Да вы проходите, поговорим у меня в кабинете.

Хозяин проводил его в дом и открыл дверь в кабинет, так хорошо знакомый Марти. Тот остался стоять, дожидаясь, пока Барух закроет ставни окна, выходящего в сад.

Затем, сев лицом друг к другу, они принялись обсуждать злосчастное пятничное происшествие.

— Видите ли, моя дочь Башева и ее спутник рассказали, что случилось до того, как закрылись двери Каля, но у меня немало добрых друзей среди христиан, живущих за его пределами. Так вот, они мне сообщили, что вы приютили мою дочь в своем доме, и теперь мне не хватит целой жизни, чтобы отблагодарить вас за эту услугу, — произнес Барух.

— В таком случае, вы должны уже знать, что Руфь цела и невредима, она отдохнула, и завтра вы сможете ее забрать.

— Я весьма сожалею, но это не так просто.

— Я вас не понимаю, — растерялся Марти.

Меняла беспокойно поерзал в кресле и, оправив длинные широкие рукава, пустился в объяснения.

— Видите ли, Марти, мы очень древний народ, за многие века переживший немало ударов судьбы, но даже в самые трудные времена мы свято хранили свои обычаи и традиции. У нас нет родины, и если бы мы не держались за них, то давно бы рассеялись по свету, смешались с другими народами и от нас бы ничего не осталось.

— Но я не понимаю, какое отношение все это имеет к...

— Позвольте мне закончить. Я, в силу своего положения, должен особенно свято чтить традиции и не допускать даже тени скандала. Наши законы весьма суровы. До замужества ни одна еврейская девушка не может провести ночь за пределами дома, а уж тем более за пределами Каля. Моя дочь Руфь опозорила всю семью и навлекла на себя такое бесчестье, что теперь никто не возьмёт ее замуж. Если она останется в моем доме, позор ляжет на весь мой род, и тогда другая моя дочь, ни в чем не повинная Башева, тоже не сможет найти себе мужа, ведь ни одна еврейская семья не позволит своему сыну взять в жены девушку из опозоренного дома.

— Что вы хотите этим сказать?

— Даже не знаю, что теперь и делать. С одной стороны, отцовское сердце кровью обливается при мысли о том, что придётся отвергнуть любимую дочь, а с другой — меня вынуждает к этому долг, ведь я возглавляю гильдию менял. Меня просто не поймут, если я решу поступить иначе.

— Никто об этом не узнает, — заверил его Марти.

— Так уже все знают! Наша община очень маленькая, а таких сплетниц, как наши кумушки, просто свет не видывал. Моя страдающая супруга рассказала вчера, что после субботних молитв на женской галерее синагоги к ней подошли соседки и с лицемерным сочувствием принялись расспрашивать о здоровье Руфи: почему, мол, ее не было? Уж не заболела ли она часом, бедняжка?

— В таком случае, что вы собираетесь делать?

— У меня есть родственники в других общинах, они могли бы взять ее к себе. Служанкой.

— Барух, простите меня, но я совершенно не понимаю религию, которая так жестоко карает человека без всякой вины, всего лишь за то, что он стал жертвой обстоятельств.

— Полагаю, сейчас не время вести религиозные споры, но позвольте напомнить, ваша вера тоже позволяет побивать камнями неверных жён. Я не могу поступиться нашими обычаями даже ради спасения дочери.

Марти на минуту задумался.

— Простите меня, я сказал не подумав, просто я слишком обеспокоен судьбой вашей дочери.

— Вам не за что просить у меня прощения. После этой ночи я сам перед вами в неоплатном долгу. Я лишь объяснил, как обстоят дела. Мое сердце обливается кровью, и я просто не знаю, что теперь делать, как найти выход из затруднительного положения.

— И что же вы решили?

— Для начала я хочу поговорить с нашим общим другом Эудальдом Льобетом. Я очень надеюсь на его здравомыслие и справедливость. Думаю, он поможет ей устроиться за пределами этих стен. В стенах Каля у неё нет будущего.

— Если вся проблема заключается в том, что Руфи негде жить, то на этот счёт можете не беспокоиться: уверяю вас, в моем доме она найдёт и кров, и защиту.

Меняла на минуту задумался, а Марти почувствовал, как сердце его тревожно забилось.

— Вы очень добры, но не думаю, что это удачное решение, — произнёс он наконец.

— Простите, Барух, но теперь я совсем вас не понимаю.

Тяжело вздохнув, Бенвенист ответил: