Чуфо Йоренс - Я подарю тебе землю

Письмо было без подписи.

К горлу графа подступил ледяной ком, ноги у него подкосились, и ему пришлось сесть на край постели. Снова и снова он пробегал глазами письмо, не зная, что делать: графиня велела ему сжечь послание, но у него не поднималась рука. Прошла целая вечность, прежде чем он уловил за дверью какой-то шорох. Стараясь не издать ни единого звука, Рамон приоткрыл дверь и огляделся, он решил, что чувства играют с ним злые шутки, заставляя слышать то, чего нет. Казалось, длинный коридор был пуст, но когда он уже собирался запереть дверь, из-за шторы тенью выскользнул коротышка и поднес палец к губам, призывая молчать.

Карлик проскользнул у него между ног, и граф Барселонский, словно застигнутый на месте преступления вор, встревоженно оглянулся, его сердце бешено забилось, как в тот далекий день, когда ему впервые довелось сражаться против целой орды мавров. Тогда из-за украшающей коридор статуи показался чёрный силуэт монаха. Убедившись, что его присутствие осталось незамеченным, а шут графини пробрался в покои Рамона Беренгера, он тут же исчез, чтобы сообщить эту новость своему господину, аббату Сен-Жени, велевшему следить за покоями блистательного гостя.

Карлик тем временем представился графу.

— Сеньор, я Дельфин, секретарь графини Альмодис и ее единственное доверенное лицо. Я безгранично предан графине и много раз спасал ей жизнь, рискуя собственной. Из всей свиты, сопровождавшей ее при отъезде из замка Ла Марш, когда она в первый раз выходила замуж, лишь я остался в живых.

После этой фразы Рамон смутился и слегка растерялся, но искушённый в дворцовых интригах граф решил соблюдать осторожность, опасаясь, что это может оказаться ловушкой коварного графа Тулузского.

— Скажи, малыш, кто на самом деле тебя прислал? Честно говоря, ты мне кажешься больше похожим на шута, чем на доверенное лицо. Чем ты докажешь, что говоришь правду?

Карлика гораздо больше задело недоверие графа, нежели то, как он его назвал.

— Возможно, я и мал ростом, сеньор, но всегда знал, что истинное величие человека заключено вот тут, между волосами и бровями, — с достоинством ответил карлик. — А мой лоб обширен, и потому моя голова соображает намного лучше, чем у иных коронованных особ, пусть даже их венчает хоть графская, хоть герцогская корона. Короче говоря, либо вы мне поверите, либо я возвращаюсь обратно.

Рамон, успевший понять, что не стоит понапрасну обижать вспыльчивого карлика, сменил тон.

— Надеюсь, ты понимаешь — довольно странно, когда в покои высокого гостя в столь поздний час без приглашения является слуга?

— Мне тоже совсем не хотелось этого делать, ведь моей спине грозит кнут палача, если не что похуже, волей-неволей приходится соблюдать осторожность. Но вам-то бояться нечего. Разумеется, если вы мне не верите, ничто не мешает вам позвать стражу.

— Докажи мне, что тебе можно верить.

— Ну что ж, сеньор, тогда я расскажу вам то, о чем можете знать лишь вы двое, а раз я это тоже знаю, выходит об этом мне сообщила графиня. Так вы убедитесь, что я и в самом деле ее доверенное лицо.

Выдержав паузу, чтобы заставить собеседника еще больше напрячься, Дельфин продолжил:

— Сегодня вечером вам передали письмо, и в нем она обращается к вам, рискуя быть отвергнутой и попасть в глупое положение. Так знайте, вы любимы самым возвышенным созданием на земле, о чем я собирался вам сообщить. Прежде чем продолжить, я хотел бы кое-что объяснить. Графиня, которой я служу верой и правдой, несмотря на мой малый рост, совершенно несчастна. Она никогда не знала любви и выходила замуж в интересах графства. Она произвела на свет детей и, хотя и любит их, готова бросить все, лишь бы только быть с вами.

При этих словах кровь отхлынула от лица графа. А карлик между тем продолжал:

— Если вы согласны, я, следуя указаниям моей сеньоры, провожу вас к ней; если же нет — то просто уйду и передам ей ваш ответ. Но знайте, если вы обманете ее, если посмеете посмеяться над ней и причинить ей боль — считайте меня своим врагом.

Рамон уже собирался ответить на эту дерзость, но тут его посетила чудесная мысль. Ведь если карлику известно содержание письма — значит, он действительно посланник графини, а Рамон — счастливейший из смертных.

— Я тебе верю. Едва я увидел ее этим утром, как тут же почувствовал между нами неразрывную связь. Скажи, что я должен делать?

— Я тоже вам верю, а потому признаюсь, что знал об этой встрече задолго до нашего знакомства.

Граф устремил на него пристальный взгляд, и карлик поспешил добавить:

— Слишком долго рассказывать, а у нас мало времени, нужно много успеть до исхода ночи.

Карлик подошел к стене, нащупал ловкими пальцами потайной рычаг, скрывающийся под видом листочка аканта в настенной резьбе, и деревянная панель отъехала, открыв глубокий темный лаз. Карлик, взяв со стола подсвечник, указал на проход графу:

— Следуйте за мной, сеньор!

Барселона, май 1052 года

С незапамятных времён евреи каталонских графств жили обособленно от христиан — по многим причинам. Одной из них было отношение церкви, считающей, что все, нарушающее чистоту истинной веры, внушает опасения. Во многом этому способствовали и сплетни, ходившие в народе, привыкшем обвинять евреев во всех грехах: от пропажи козлёнка, якобы принесенного в жертву, до всевозможных несчастий — таких как эпидемия чумы, нашествие саранчи или стихийное бедствие. С другой стороны, даже графский дом не брезговал пользоваться услугами евреев-менял, сборщиков налогов или лекарей. Граф взамен защищал их, а потому ему тоже было выгоднее, чтобы все евреи жили в одном квартале, где за ними удобнее присматривать.

Существовали и другие причины неприязни к евреям: они предпочитали жить обособленно, исповедовали другую религию, их обычаи резко отличались, а еще они распяли Христа. Неудивительно, что и евреи сторонились христиан. А кроме того, они не хотели осквернять свои традиции общением с теми, кого они считали неверными — если, конечно, этого не требовали дела.

Обитатели еврейских кварталов жили замкнуто: браки заключали только между собой по особым обрядам, ходили в собственные синагоги и вкушали особую пищу, приготовленную в соответствии с правилами кашрута. Все это способствовало укреплению братских уз между ними и делало невозможным проникновение чужаков в этот замкнутый мир. Еврейские кварталы во всей Каталонии назывались Каль. В Барселоне еврейский квартал располагался возле ворот Кастельнау и, разумеется, также назывался Каль.

На следующее утро, в пятницу, Марти Барбани в сопровождении падре Льобета отправился к воротам квартала Каль, где в этот час кипела жизнь. Нужный им дом оказался добротным каменным зданием, построенным на манер особняков христианской знати.