Альфред де Бре - Кровь баронов

—　Дочка моя, дорогое дитя мое!　— повторила баронесса.

Удивленная видом незнакомой особы и, вероятно, испуганная страстностью ее поцелуев, Маргарита оттолкнула баронессу и потянулась ручонками к кормилице.

—　Мама,　— заговорила она жалобным голосом,　— мама!

Эдвига попыталась удержать и успокоить ее, но дитя все откидывалось назад и звало Марту. Видя, что девочка готова закричать, она поспешила взять ее к себе.

—　Это справедливо,　— пробормотала Эдвига, глядя на Марту с грустной ревностью.　— Ты ее кормила, тебя она любит и зовет матерью; а меня… меня она даже не знает… О, Господи! ты знаешь, мне больше не суждено видеть ее,　— дай же, чтобы хоть раз, хоть перед смертью, я услыхала от нее дорогое имя матери!..

Под влиянием одного из трех чувств, которых не чужды самые великодушные сердца, Марта ощутила эгоистическую радость при виде наивных изъявлений привязанности и предпочтения, которые оказывал ей ребенок, вскормленный ее молоком. Но горе баронессы пробудило в ней угрызение, и на глазах ее навернулись слезы.

—　Маргарита,　— шепнула она ребенку, который обеими ручонками охватил шею кормилицы и прильнул щекой к ее лиц,　— Маргарита, эта дама твоя мама.

Дитя покачало головкой в знак несогласия.

—　Ты моя мама,　— промолвила она, обнимая крестьянку.

—　И эта барыня тоже твоя мама.

Малютка покачала головой.

Баронессы закрыла лицо обеими руками и горько заплакала.

Маргарита смотрела на нее робко и с состраданием.

—　Посмотри, как барыня огорчена,　— сказала ей Марта,　— посмотри, как она плачет: это ты ее опечалила. Пойди, обними ее и назови мамой, и ты увидишь, как она обрадуется.

Девочка не решалась. Рыдания баронессы заставили ее решиться. Она тихонько подошла к Эдвиге, потом, употребив все усилия, чтобы отнять руки баронессы от ее лица, она сказала ей взволнованным голосом.

—　Не плач, барыня… Я буду обнимать тебя, сколько хочешь, и стану звать тебя мамой.

При этих наивных словах, при этих нежных и робких ласках, сердце несчастной женщины дрогнуло от глубокой радости. Она подняла Маргариту на руки, посадила ее на колени и осыпала поцелуями.

В первую минуту малютка немного испугалась и с беспокойством оглянулась на кормилицу; но глубокая нежность, зазвучавшая в голосе Эдвиги, скоро успокоила ее.

Она взяла платок баронессы и стала вытирать ей глаза одной рукой, а другой ласково гладила ее щеки и волосы.

Теперь не надо плакать,　— сказала она,　— потому что я делаю по твоему, мама.

Обрадованная тем счастьем, которое озарило лицо баронессы, она повторила слово «мама» пять или шесть раз.

—　Да благословит, да вознаградит тебя Бог, дорогая моя дочка!　— промолвила несчастная женщина, притерпевшаяся горю и изнемогавшая под тяжестью этого опьяняющего волнения радости.

В эту минуту по мощеному двору раздался конский топот.

—　Пресвятая Богородица, спаси и помилуй нас!　— сказала Эдвига.　— Я забыла, какая опасность нам угрожает… Марта, надо бежать с ребенком, бежать, как можно скорее… Ты была права. Люди, приходившие наводить справки о том, что тут делается, были, вероятно, присланы бароном. Как он узнал о существовании этого ребенка — Бог знает!.. Но он что-то подозревает. Он верно подстерегает нас!

—　Святая Марта, моя покровительница, помилуй нас!　— проговорила кормилица.　— Что станется с ребенком? Господин, которому я должна была сдать ее, который должен был защищать ее…

—　Увы,　— сказала баронесса,　— он не придет. Дай Бог, чтобы он сам избег засады! О, мой благородный и храбрый Герард! Как страшно подумать, что в эту минуту ты, быть может, умираешь под ударами убийцы, и что я своей неосторожностью была причиной твоей смерти!

—　Сударыня, время идет, и господин барон может вернуться,　— сказала Марта, дрожавшая всем телом и от души желавшая быть подальше от замка.

—　Это правда,　— отвечала Эдвига.　— Моя бедная голова идет кругом… Минутами мне кажется, что я схожу с ума… Слушай хорошенько… У меня была подруга детства, Матильда фон Реверс, теперешняя баронесса фон Гейерсберг. Она живет в нескольких милях отсюда, около Гейльброна. Мы любили друг друга, как сестры… Мы давно не виделись, но это ничего не значит… Я к ней писала и поручила ей Маргариту. Я окончу письмо… Как только я допишу его, ты пойдешь к Филиппу, который повезет тебя в замок Гейерсберг… Дай мне поцеловать ее еще раз,　— прибавила она, удерживая Маргариту, которую Марта хотела взять к себе.

Она поцеловала ребенка и снова принялась писать.

—　Баронесса фон Гейерсберг святая и чистая душа,　— сказала она, продолжая писать.　— Она вдова и свободна в своих поступках; она не откажет исполнить завещания своего умирающего друга… Помоги мне встать.

Опираясь на руку кормилицы, она дотащилась до маленького столика, стоявшего в углу комнаты. Она отперла один из ящиков ключом, который носила на шее, достала два запечатанных свертка, положила их с тремя написанными письмами, в большой общий пакет и заботливо запечатала его четырьмя печатями, завязав двойным шелковым шнурком.

—　Отдай это письмо баронессе фон Гейерсберг,　— сказала она.　— Если Матильда согласится оставить Маргариту у себя и тайно воспитывать ее, то я желала бы, чтобы моя дочь узнала тайну своего рождения не раньше 18 лет. В эти годы она будет уже развитой девушкой и, чтобы ни предложил ей отец, она сумеет выбрать, и…

—　Послушайте,　— вдруг перебила ее Марта.

—　По коридору идут,　— прошептала баронесса.

—　Шаги вооруженного человека… Может быть, сам барон!..

—　Он! Боже мой, Боже мой!

Марта бросилась было к двери.

—　Нет, нет,　— сказала баронесса, хватая ее за руку.　— Теперь поздно бежать. Спрячься!

—　Куда же, сударыня?

—　Сюда,　— сказала баронесса, указывая ей на занавес огромной кровати, стоявшей по тогдашнему обычаю среди комнаты на возвышении.　— Спрячься в складках этого занавеса.

—　Мама, мама, мне страшно,　— заговорила девочка, испуганная слезами и ужасом кормилицы и готовая расплакаться сама.

—　Молчи, дитятко, Бога ради, молчи!　— сказала Марта, кутая дитя в плащ.

Едва кормилица успела завернуться в широкие складки тяжелого шелкового занавеса, как мощная рука сильно потрясла дверь.

—　Кто там?　— спросила Эдвига.

—　Черт возьми! Вы знаете кто, сударыня,　— отвечал грубый и нетерпеливый голос барона.　— Отворяйте!

Она еще раз взглянула на кровать, чтобы убедиться хорошо ли спряталась Марта, потом отворила дверь.

Фон Риттмарк вошел так стремительно, что чуть не сбил Эдвигу с ног.

—　Где эта женщина?　— спросил он, озирая комнату пытливым взглядом.　— Не корчите из себя невинность, я говорю о той женщине, которую сейчас привел сюда ваш проклятый паж: его я задеру до смерти.