Альфред де Бре - Кровь баронов

—　Вы, кажется, видите, что я одна.

—　Советую не шутить моим терпением, сударыня. Здесь у вас женщина… и ребенок.

—　Ребенок?　— повторила баронесса, притворяясь удивленной.

—　Да, ребенок, ваша дочь, если хотите знать… Вы видите — я все знаю. Не бесите же меня ложью!

Он оттолкнул баронессу, которая стояла перед ним, и быстро обошел комнату, страшно ругаясь.

—　Будь они прокляты, чертовы дети!　— вскричал барон, взбешенный бесконечными поисками.　— Куда запропастилась эта баба? Если она сейчас не выйдет, я клянусь ободрать ее живьем… Скажете ли вы мне наконец, где она?　— крикнул он, схватив баронессу за руку, и так сильно, что она вскрикнула от боли.

—　Мне больно,　— промолвила она.

Он, не отвечая, выпустил руку бедной женщины и, снова принявшись за поиски, направился к кровати.

—　Нет ли ее в кровати?　— проворчал он.

Холодный пот выступил на лбу Эдвиги. Ее дрожащие руки судорожно стиснули ручку кресла так сильно, что сломались ногти.

Риттмарк подошел к постели; он переворошил даже подушки, но забыл заглянуть за занавес.

После минутного колебания он снова подошел к баронессе, ругаясь во всю мочь.

—　Посмотрим, не посчастливится ли другим больше, чем мне!　— сказал он.

Он отворил дверь в коридор и позвал своего любимого пажа Георга Мансбурга, того самого, который недавно подсматривал в коридоре.

—　Георг! Георг!　— кричал барон. Ответа не было.

—　Георг, чертов сын, придешь ли ты?　— продолжал барон.

Молчание продолжалось.

Взбешенный донельзя, барон вышел, оглашая замок перекатами своего хриплого голоса. Едва он успел выйти, как кто-то выскочил из темного угла в коридор, где сидел притаившись. Это был Филипп Гартман. Он бросился в комнату, когда Эдвига хотела быстро захлопнуть дверь.

—　Барон вошел с Георгом Мансбургом через калитку,　— сказал он.　— Этот проклятый изменник привел его сюда. Я узнал о его возвращении, только когда его лошадь привели в конюшню. Я бросился бежать к вам, но было уже поздно.

Пока он говорил это, баронесса помогла Марте и ребенку выйти из-за занавеса, который давил их своей тяжестью.

—　Что же теперь делать?　— вскричала Эдвига, целуя тихо плачущую Маргариту.　— О Боже, Боже, возьми мою жизнь, но спаси этого несчастного ребенка, и я умру, благословляя Тебя!

—　Не попытаться ли бежать теперь?　— сказала кормилица, направляясь к двери.

—　Нет, нет, не сюда!　— крикнул Филипп, загораживая ей дорогу.　— Барон вернется; он должен быть на том конце коридора, у Георга, которого, вероятно, старается привести в чувство.

—　Несчастный! Ты убил его?　— вскричала баронесса.

—　К сожалению нет, сударыня; хотя хватил, что было силы, но только ошеломил его.

—　Несчастный мальчик! Он выдаст тебя. Барон убьет тебя.

Говоря это, Эдвига с отчаянием оглядывалась кругом и искала средства выпроводить Марту и ребенка.

—　Георг не видал меня, сударыня; он подбирал ключ к двери на маленькую лесенку и стоял ко мне спиной.

—　Как бежать, как бежать?　— повторяла баронесса с отчаянием.

Маргарита плакала, кормилица то молилась, то жаловалась.

—　Остается только окно,　— заметил Филипп.

—　Шестьдесят футов высоты!　— вскричала Эдвига.

—　А веревки на что?

—　Где взять такую длинную и крепкую веревку? Наконец, эти окна выходят на рвы, полные водой.

—　Будь у меня только веревка!　— говорил Филипп, оглядываясь.

—　Там сундуки перевязаны,　— сказала баронесса, указывая на свою гардеробную.

Филипп сбегал и принес.

—　Я ни за что не решусь спуститься по веревке,　— проговорила кормилица, выглянув в окно.

—　Больше нечего делать,　— сказала Эдвига.　— Филипп прав: как ни опасно это средство — оно единственное. Барон безжалостно убьет вас обеих, тебя и бедного ребенка.

В эту минуту послышались голоса.

—　Боже милостивый, идут!　— вскричала баронесса.　— Филипп, Филипп, скорей!

Он прибежал с пятью или шестью веревками, связанными одна с другой, и составил довольно длинную веревку, конец которой привязал к железной решетке балкона.

—　Отворите же, отворите!　— кричал в коридоре бешеный голос Риттмарка.

В то же время он страшно стучал в дверь, то своей железной перчаткой, то рукояткой сабли.

—　Прощай, дитя мое, Бог да хранит тебя!　— промолвила Эдвига, прильнув губами к ротику маленькой Маргариты.

Марта схватилась за веревку, но когда пришлось стать на балюстраду балкона, у нее не хватило духа.

—　Никогда я на это не решусь!　— вскричала она в ужасе.

—　Бога ради, соберись с силами!　— сказала ей баронесса, трепетавшая сама при мысли об этом рискованном предприятии; но еще больше страшилась она для дочери бешенства барона.

—　Не могу, сударыня, не могу!

—　Попытайся… скорей, скорей!.. Дверь не долго продержится.

Марта опять попробовала, но ее дрожащие руки скользили по веревке.

—　Боже, Боже, помилуй нас!　— вскричала Эдвига в отчаянии.

— Я спущусь с ребенком,　— объявил Филипп решительно.　— Посади ее мне на спину, Марта… Обвей ее руки вокруг моей шеи. Опоясай меня и ее веревкой!

Испуганный ребенок тянулся к кормилице и отбивался, как мог.

Но, несмотря на его сопротивление, баронесса привязала его на спину пажа.

—　Возьми эти бумаги, Филипп,　— сказала она, подавая ему запечатанный пакет,　— адрес выставлен на письме. Скажи баронессе Гейерсберг…

В эту минуту дверь дрогнула под ударом топора, и замок почти вылетел вон.

Филипп только что схватился за веревку, как дверь окончательно рухнула от второго удара топора.

При виде барона, ворвавшегося в комнату с мечом в руке, Марта так перепугалась, что вскочила на балкон, схватилась за веревку и спустилась в след за Филиппом.

Чтобы выиграть для их спуска время, Эдвига загородила мужу дорогу. Почти умирающая, она с такой силой уцепилась за него, что он не сразу мог вырваться от нее. Ослепленный яростью, он бешено ударил ее по голове железной перчаткой так, что она упала навзничь с окровавленным лицом.

Освободившись от нее, барон бросился к окну.

—　Стреляйте же, стреляйте!　— крикнул он своим людям, которые были вооружены пищалями.

Они повиновались.

Раздалось несколько выстрелов, потом, почти одновременно послышалось падение в воду двух тяжелых тел.

—　Ага! Попались!　— вскричал барон.

И не обращая внимания на жену, которая лежала на полу полумертвая, он бросился к двери коридора.

Между тем, неподалеку от того перекрестка, где Филипп, паж баронессы, простоял так долго настороже, на опушке леса, сидели в засаде человек двенадцать вооруженных. По платью они были ландскнехты, наемные разбойники, которые в то время обыкновенно продавали свои услуги владетельным особам и даже простым дворянам, достаточно богатым, чтобы нанять их.