Эмилио Сальгари - Последние флибустьеры

Они прошли уже семь или восемь улиц, пересекавшихся в самых разных направлениях, они проходили то мимо домов, то мимо садов, когда вдруг оказались перед площадью, на которой утром они встретили маркиза.

— Пришли! — вскрикнул дон Баррехо.

— К таверне? — спросил Мендоса. — Но я вижу только две пушки.

— Дружище, сейчас я тебе покажу, что носы у гасконцев превосходные, особенно когда надо найти по запаху таверну. Отсчитай двести шагов.

— Предпочел бы найти их.

— Тогда пойдем.

— Ты вынюхал вывеску «Эль Моро»?

— Я безошибочно приведу тебя прямо к таверне моего друга детства.

Перед ними были две улочки, кривые и пыльные. Дон Баррехо секунду поколебался, а потом пошел по правой из них, внюхиваясь в воздух, как настоящая ищейка.

Мы должны сказать, что он сделал правильный выбор, потому что и гасконцы наделены превосходными носами; пять минут спустя они стояли перед таверной. Из щелей в довольно растрескавшейся двери просачивался свет. Стало быть, Де Гюсак, как хороший товарищ, ждал их.

И в самом деле, стоило только легонько постучать, как все трое оказались внутри неприглядной таверны.

— Я уж думал, что вас повесили, — сказал Де Гюсак.

— Брось шутить и принеси-ка лучше несколько бутылок, если они у тебя еще остались, — отозвался дон Баррехо, дышавший во всю мочь своих легких. — До сих пор я не знал, что такое страх, а Монтелимар заставил меня испытать это чувство.

— Значит, вы его не вынесли?

— Попробовал бы ты это сделать посреди его алебардщиков.

— А я-то уже приготовил бочку.

— Ну, она еще послужит.

— И кого мы туда посадим?

— Сначала дай нам выпить, — сказал дон Баррехо. — Разве не видишь, что мы еле переводим дух?

— И чем-нибудь наполнить живот, который урчит уже несколько часов, — добавил Мендоса.

Де Гюсак спустился в подвал и вернулся с бутылками, половиной копченого окорока и кукурузными лепешками тортильяс .

— Мои последние богатства, — вздохнул он. — У меня осталась только агуардьенте.

— Отлично, дружище! — воскликнул дон Баррехо. — Это как раз подойдет к моим мрачным проектам.

— Ты еще что-то задумал? — недовольно спросил Мендоса. — С меня уже хватит… Пусть похищение не удалось, я хочу только одного: переменить одежду и убраться отсюда как можно быстрее. Мне кажется, я уже несколько часов чувствую узел на горле.

— Это плохой знак, — серьезно сказал дон Баррехо. — Ты чувствуешь веревку повешенных.

— Утешает меня только то, что если уж меня и поймают, то только вместе с тобой, и мы составим дружную пару в последнем танце в нашей жизни.

Вместо ответа дон Баррехо отрезал большой кусок окорока, положил его на лепешку и принялся за трапезу. Мендоса посчитал нужным подражать товарищу, а Де Гюсак в это время открывал свои последние бутылки.

Довольно скромный ужин был съеден за несколько минут, и при этом обильно полит; потом дон Баррехо, который вопреки своей привычке сохранял полную немоту, откинулся на спинку стула и обратился к Мендосе:

— У тебя есть силы остаться в городе еще ненадолго?

Баск ответил:

— У меня — нет. Монтелимар нагнал на меня страху.

— А поэтому лучше вернуться к своим.

— Не люблю я шуток с испанскими веревками. Мне кажется, что и так судьба нам слишком благоволит. Однако сейчас, когда повсюду кружат ночные дозоры и подняты мосты, нам будет нелегко покинуть город.

— Де Гюсак, ты можешь одолжить нам одежду?

— Мой гардероб в твоем распоряжении.

— Скажи мне, сколько стоит твоя таверна.

— Сколько стоит!.. Так ведь здесь внутри ничего нет!.. Да и все бутылки опустошены.

— Тобой?

— Думаю, да, потому что Мавр не принес мне счастья.

— Ты хорошо сделал, дружище, — сказал дон Баррехо.

— Когда трактирщик не находит выпивох, он сам должен начать пить, а после перестать платить поставщикам.

— Хватит болтать, дон Баррехо, — прервал их Мендоса. — Хватит с меня Новой Сеговии, и я хотел бы побыстрее отсюда убраться.

— Подожди немного, дружище, — ответил гасконец. — Если мы не смогли захватить маркиза де Монтелимара, давай хотя бы попытаемся открыть проход нашим товарищам. До тех пор пока Сеговия сопротивляется, никто не сможет добраться до побережья.

— И что же ты хочешь сделать? Взять город штурмом? Если хочешь, попробуй, а я посмотрю.

— Позволь мне сказать пару слов моему дорогому Де Гюсаку, и ты убедишься, что гасконцы всегда находят великолепные решения.

Дон Баррехо опрокинул вторую кружку, последнюю из остававшихся на столе; он выхватил ее чуть ли не из рук баска, а потом обратился к своему соотечественнику:

— Значит, у тебя здесь больше ничего нет?

— Все принадлежит моим кредиторам.

— Тогда мы можем спалить эту рухлядь и взорвать весь город. Дом этот старый, деревянный, да еще тут наберется всякого хлама. Какой хорошенький костер мы разведем! А бочка из-под агуардьенте достаточно велика?

— Она довольно пузатая.

— Ее подхватят эти столики и шатающиеся стулья… Быстрее, дружище, неси нам одежду и парочку ножниц, чтобы немного подрезать бороды, а мы тем временем подготовим праздничный костер. Если Сеговия не сгорит сегодня ночью, ее не сожгут никогда. Мендоса, пошли в подвал и принесем сюда бочку.

— Пожар!.. Пожар!..

Этот крик, раздавшийся в глухую ночь, с быстротой молнии перелетал от дома к дому в городе, противостоявшем грозному врагу, способному на все. Граждане, охваченные неописуемым страхом, выскакивали на улицы, толкали кричащих женщин и детей и в панике устремлялись кто куда, даже не задумываясь о спасении своих богатств.

Впереди это толпы неслись трое мужчин, не перестававших орать во все горло:

— Пожар!.. Пожар!.. Флибустьеры!..

Это были два гасконца и баск, старавшиеся первыми добежать до какого-нибудь подъемного моста и уйти в горы.

Таверна «Эль Моро» пылала подобно факелу, а рядом с ней полыхали и соседние дома, построенные, все как один, из сосновых досок. Огненная стихия бушевала, вздымая на той стороне улицы вихри пылающих головешек и тучи искр, вызывающих новые пожары. Звучали трубы, со всех сторон бежали солдаты, а в это время артиллеристы на горных склонах, подумав, что флибустьеры штурмуют город, привели в действие свои пушки.

Всякая попытка спасти город, почти полностью деревянный, за исключением губернаторского дворца, была сразу же признана тщетной первыми поспешившими на помощь, которые вынуждены были отступать перед этим страшным, с минуты на минуту усиливающимся пламенем. Раздавались взрывы, поднимавшие в воздух целые дома, и это только усиливало общий ужас: это огонь добирался до пороховых запасов. И тогда всех охватила паника, особенно солдат, испугавшихся взрыва порохового склада.