Эмилио Сальгари - Последние флибустьеры

Дон Баррехо и оба его товарища неизменно возглавляли бегущую толпу и не переставали кричать. Гасконцы со своими длинными ногами изо всех сил старались подбежать к городским воротам первыми, чтобы не подвергаться опасности встретить маркиза де Монтелимара или его секретаря; баск нисколько не отставал от них. В последнем усилии они достигли подъемного моста как раз в тот момент, когда его опускали стражники, и быстро пробежали по нему, оставив далеко позади горожан. Минут десять они продолжали бежать по долине, мрачно освещаемой языками пламени, потом — стали подниматься по горному склону на юг, пока не достигли высоты в несколько сот метров.

— Хватит, — сказал отчаянно пыхтевший дон Баррехо. — У гасконцев никогда не было ни лошадиных легких, ни конских ног.

Он рухнул на землю под гигантской сосной, и его не менее выдохшиеся товарищи последовали примеру гасконца. С высоты они могли, не подвергаясь никакой опасности, следить за разрушением несчастного города. Сеговия-Нуэва представляла собой одно огненное море, на которое страшно было смотреть. Гигантские дымные вихри, окрашенные в сернистый цвет, восходили к небу, словно подталкиваемые неукротимым ветром, а мириады и мириады искр разлетались во всех направлениях, достигая древесных вершин в долине. Время от времени огненный столб устремлялся за пределы этого круга ада, извиваясь змеящимися языками, и возвращался обратно.

Жители толпой валили в долину, подгоняя перед собой — под вой испуганных женщин и объятых ужасом детей — то больше, то меньше навьюченных мулов, лошадей и волов. Солдаты тем временем обеспечивали безопасность отхода, заняв оба горных склона, чтобы воспрепятствовать неожиданной атаке флибустьеров.

— Черт возьми!.. — сказал дон Баррехо, вставая. — Новую Сеговию теперь следовало бы называть Новой Топкой. Никогда бы не поверил, что жалкий бочонок агуардьенте может вызвать подобный пожар. Да, флибустьерам не следует на нас жаловаться. Хотя мы и не смогли захватить маркиза де Монтелимара, зато мы открыли проход к морю. Что ты на это скажешь, Мендоса?

— Что неплохо бы вздремнуть, — ответил баск, отчаянно зевая.

— Ну нет. Ветер начинает поворачивать и гонит дым на нас. И потом здесь могут появиться флибустьеры и, не узнав нас, отправить в лучший мир. К счастью, я сказал Буттафуоко перед уходом, что мы сообщим о возвращении.

— Раскуренной трубкой?

— Нет, огнями, расположенными в форме креста.

— Которых не будет видно за гигантскими растениями. Послушайте меня, друзья, ложитесь рядом и будем ждать, пока огонь не пожрет город. Утром мы найдем дорогу через лес, а флибустьеры не так глупы, чтобы расстрелять нас, не окликнув: «Эй, кто идет?.. Берегись!..» Буттафуоко пошлет людей разыскивать нас.

— Слишком много света, чтобы заснуть.

— Закрой глаза руками, — сказал Де Гюсак. — Лично я принимаю совет твоего друга и не сдвинусь с места, пока не взойдет солнце.

— Тогда я буду на часах.

— Как хочешь, друг. Спокойной ночи, и следи, чтобы пламя до нас не дошло, — сказал Мендоса.

— Можете спать спокойно, когда сторожит Баррехо.

В ответ ему послышались похрюкиванья. Гасконец номер два и баск уже храпели, а в это время долина все сильнее занималась огнем. Зарево освещало даже самые высокие горные хребты. Всю ночь огонь бушевал с невероятной силой, пожирая дома, казармы, церкви, колокольни, склады; к рассвету пламя постепенно стихло, поскольку весь горючий материал был уничтожен, и распространяться пожару было уже некуда. Сеговия-Нуэва больше не существовала.

Гениальная, хотя и очень жестокая находка гасконца в течение нескольких часов открыла дорогу флибустьерам Равено де Люсана и рассеяла крупные военные отряды испанцев, которые маркиз де Монтелимар мог бы противопоставить пиратам и с большой вероятностью одержать верх над кучкой морских бродяг.

Когда под солнцем снова осветились вершины сьерры, простиравшейся с востока на запад, и вершины расположенной перед ней меньшей горной цепи, трое авантюристов продолжили свой путь к лагерю Буттафуоко и Равено де Люсана.

Флибустьеры, увидев, что дорога свободна, могли оставить свои позиции, не дожидаясь ушедших товарищей.

А наша троица снова укрылась под пологом густых лесов, покрывавших склоны сьерры, и с воодушевлением отправилась в путь. Впереди шел Де Гюсак, успевший перед уходом из своей таверны прихватить мушкет.

Долина была достаточно удалена от укреплений, захваченных флибустьерами, а следовательно, троице авантюристов предстоял тяжелый шестичасовой подъем, во время которого прокладывать дорогу предстояло с помощью шпаг.

— Они уже виднеются, — внезапно сказал дон Баррехо.

— Что виднеется? — спросил Мендоса.

— Траншеи.

— А флибустьеры?

— Они либо спят, как сурки, либо ушли, — ответил гасконец. — Я не вижу часовых на аванпостах.

— Неужели посты покинуты?

— Дорогой мой, они посчитали, что лучше спасти триста человек, чем двоих.

— Неблагодарные!.. — не сдержался Мендоса.

— Мы еще не зашли за частокол, — попытался успокоить его Де Гюсак. — Возможно, они отдыхают в тени ограды.

Дон Баррехо качнул головой.

— Хм! — ухмыльнулся он. — Мы работали на других, а те послали нас к чертям. Впрочем, они могли подумать, что испанцы нас повесили, раз уж мы не поспешили вернуться.

Но тут до нашей троицы донесся от одной из траншей непереносимый запах; над этим местом кружились урубу , ястребы Центральной Америки. В эту траншею были свалены трупы погибших испанцев, и они уже начали разлагаться.

— Tonnerre !.. — вырвалось у дона Баррехо, решившего было осторожно приблизиться к этой траншее. — Нелегко будет ступить в эту братскую могилу. Может быть, наши товарищи потому и бежали, что боялись заразиться чумой?

— Внизу нет ни одного живого существа, — сказал Де Гюсак, который тоже подошел к краю первой траншеи. — Мне очень жаль, но вас бросили!

— Придется добираться до Дарьена самим, — ответил дон Баррехо, которого ничто не могло испугать. — Теперь-то мы отделались от сопровождения испанцев.

— Постой, я вижу какой-то знак посреди траншеи.

— Пошли посмотрим, — предложил баск. — Разумеется, его поставили для нас.

Они перебрались через траншею, зажав носы, чтобы не дышать этими чумными испарениями, которые выделяла огромная масса людских тел, находившихся в стадии полного разложения, и направились к древку копья, на верхушке которого развевался кусок красной материи, проткнутый чем-то белым; и это белое не могло быть ничем иным, кроме как осколком клинка.

Мендоса не ошибся.

К шесту была приколота записка от Буттафуоко, в которой тот назначал встречу на берегах реки Маддалены, если только друзьям удастся вырваться от испанцев.