Карен Мейтленд - Убить сову

Я так старалась обеспечить бегинаж всем необходимым и принять всех, от кого отказались люди. Но на каждом повороте встречались препятствия, и порой, да простит меня Господь, мне казалось, что их чинит не дьявол, а сам Бог. Неужели Господь так ревнив, что наказывает нас за то, что мы уделяем больным и несчастным время, которое могли бы провести в молитвах? Трудно в это поверить. Или всё-таки я неправа? Этой ночью я даже не могла найти слов для молитвы.

Я внезапно проснулась, наклонилась вперёд, пытаясь встать. Ноги окоченели и не гнулись. И всё ещё темно. Должно быть, я заснула, стоя на коленях у кровати.

Привратница Марта подхватила меня под локоть и помогла, я с трудом поднялась на ноги.

— Что... в чём дело? — спросила я.

— За дверью ждёт серый монах, тот, что приходил с Андреа, — прошептала она. — Я сказала, чтобы уходил и пришёл после утрени, но он настаивает, хочет говорить с тобой сейчас, Настоятельница Марта. Он не сдвинется с места.

— Я думала, он вернулся домой вместе с матерью Андреа. Что ему могло понадобиться среди ночи?

Привратница Марта, как обычно, пожала плечами. Но она зевала, и мне стало ясно, что на сей раз её это совсем не интересовало — лишь бы монах отошёл от ворот, чтобы она могла вернуться в тёплую постель.

Я завернулась в плащ и вслед за светом от фонаря Привратницы Марты направилась к воротам. Забрав фонарь, я выскользнула наружу, приказав ей запереть за мной калитку. Если за воротами ждала беда, я не хотела впускать её внутрь.

Ночное небо затянули облака. Я держала фонарь прямо перед собой, но видела лишь деревья и тени. Когда одна из теней заговорила, я обернулась с колотящимся сердцем. Лампа высветила только длинный нос под низко надвинутым капюшоном.

— Настоятельница Марта, прости, что беспокою в такой час, но для всех лучше, чтобы никто меня здесь не увидел. Наc никто не услышит?

Я поняла, он подумал о Привратнице Марте. Я прошла немного вперёд по дороге, и посетитель удостоверился, что мы одни, потом нетерпеливо обернулась.

— Чего ты от нас хочешь? — Я еле таскала ноги от усталости и была не в настроении любезничать. — Привез к нам ещё одну больную страдающую душу?

— Нет. Я принёс вот это.

Он протянул маленькую деревянную коробку. В мерцающем свете лампы я увидела распятие, вырезанное на крышке.

— Для Андреа, — сказал монах. — Тело Господа нашего. Семь облаток. Ты должна давать их ей каждый день после исповеди. Это единственная пища, которую она примет.

Я отшатнулась.

— У тебе даже в руках не должно их быть! Где ты это взял?

— Прошу, Настоятельница Марта, не спрашивай. Лучше тебе не знать. Но ты должна взять их, ради Андреа. Ты же знаешь, ваш священник не станет причащать ее каждый день, более того, очень возможно, он вообще ей откажет, как только узнает, что её прогнали из собора святого Андрея и услышит, что про нее говорят. Но ей нужно причастие, иначе она умрёт духом так же, как телом.

— Да ты понимаешь, о чём просишь? — возмутилась я и вдруг поняла, что испуганно оглядываюсь по сторонам, хотя знаю — поблизости никого нет.

— Я не могу давать Андреа тело Господа, и ты тоже не можешь. Разве ты не видишь, брат? Я — женщина. Ты не хуже меня знаешь, что только рукоположенный священник вправе совершать это таинство. Для тебя, монаха, решиться на такое — большой грех, но для меня... Разве ты не знаешь, что наказанием за такое кощунство может стать порка и тюрьма, а то и похуже?

Он всё протягивал мне коробку, как будто я ничего и не говорила.

— Настоятельница Марта, мне известно, что твои сёстры-бегинки в Нидерландах поступали так и прежде, когда священники отказывали им в таинствах. И я прошу, чтобы ты сделала это не от своего имени, а как слуга Господа помогла нуждающейся душе. Как это может быть грехом? Самый младший из слуг может подать дичь гостям на королевском пиру, хотя сам не владеет ни оленем, ни лесом. Разве первые христиане не делили хлеб и вино, подавая друг другу? Ты знаешь, какова любовь Андреа к Господу. Ей не нужно посредничество священника, она выше этого. Её душа постигла в любви священного жениха, он снизошёл к ней, и посредник им не нужен. Ради блага её и своей души, не разделяй Андреа с Господом.

Я вздрогнула и поплотнее запахнулась в плащ. Свет от фонаря плясал на коробке, и распятая фигура на крышке как будто протягивала ко мне руки. Мои пальцы коснулись коробки, я сжала ее и вскрикнула. Коробка была тёплой, как будто фигура на крышке вырезана из живой плоти.

Францисканец спрятал в рукавах руки, словно сообщая, что теперь они пусты и невинны.

— Я буду приходить каждую неделю в этот день и час, чтобы пополнить коробку. После полунощной оставляй её в окошке для милостыни на наружной стене, с незакрытым засовом. Dominus vohiscum. Господь да пребудет с тобой, Настоятельница Марта.

— Et cum spírítu tuo. Так же и с тобой, — не задумываясь ответила я. А потом он ушёл, скользнув в темноту, и растворился, как тень.

Дорога опустела. Если бы не коробка, которую я крепко сжимала в руках, то я поклялась бы, что спала и говорила с призраком во сне. Только деревья шумели над моей головой. Летящие облака заслонили луну, и ночь вдруг стала ещё темнее.

Я поспешила назад к воротам и тихо стучала, пока Привратница Марта не впустила меня внутрь. Сейчас, слишком сонная, она даже не потрудилась спросить, что случилось, но, без сомнения, завтра к ней вернётся любопытство. Мне нужно придумать какое-то объяснение, только не сейчас. Я слишком устала, чтобы думать об этом.

Вернувшись в комнату и заперев дверь, я огляделась в поисках укромного места, куда можно спрятать коробку, и сунула под какое-то покрывало на полке. Руки ужасно дрожали. Я села на корточки у очага, сунув руки под мышки, чтобы они так не тряслись.

Почему францисканец попросил меня о таком? У него не было никакого права взваливать на меня эту ношу. И всё же Андреа зависела от меня. Ее душа, всё, за что она отдала свою жизнь, было ради одного — умереть в милости Божьей. Если отказать ей сейчас в святых дарах, вся её жизнь будет потрачена впустую. Я не могу просто на это смотреть. Я не могу не давать ей того, в чем нуждается её душа. Но я женщина, я не могу никого причащать. Это запрещено, это немыслимо. И всё же... всё же я — единственная, кто может ей это дать.

Османна из Бриака, ирландская принцесса, уплывшая в Британию, чтобы избежать замужества. Умерла приблизительно в 650 году, покровительница города Фериси.

Был день моей святой, поэтому меня освободили от всей работы. Настоятельница Марта велела мне молиться в церкви. Я попыталась, но в тишине голову наполнил всё тот же ужас, что и каждую ночь, когда я без сна лежала в темноте. У меня была лишь одна молитва: «Прошу, пусть сегодня пойдет кровь. Пожалуйста, пусть всё закончится».