Анджей Земянский - Побег из Фестунг Бреслау

Штехер понимающе склонил голову.

— Действительно. Необычайно прагматичный подход. Ну а пилот, это и вправду не проблема. — Какое-то время он наслаждался сигаретным дымом. — Так вы говорите: Бавария?

— Не хотите же вы лететь со всеми в Дрезден?

— Вы шутит? Ведь там все обязательно погибнут.

Рита и Шильке начали смеяться. Наконец-то появился некто, разделяющий мнение Холмса по данному вопросу. Это хорошо свидетельствовало об интеллекте Шехтера и, что за этим следует, плодотворности их сотрудничества.

— Ну что же, герр Барбель, нам весьма приятно начать сотрудничать с вами.

— Заверяю, что это я весьма доволен.

Он положил на стол листок с инструкциями, как с ним можно связываться.

— Надеюсь, что мы вас не слишком шокировали, — заметила Рита, широко улыбаясь.

— А вы знаете — да, — ответил тот, тоже улыбаясь. — Потому что вы первые, которые во время первого же разговора не спросили, откуда взялось мое имя.

Отряд фольксштурма на площади перед замком был, похоже, сформирован для потребностей пропаганды. Толстый сержант в безупречной зимней шинели инструктировал какую-то женщину, как следует стрелять из панцерфауста. Скорее всего, уже негромко и заслоняя рот от камер, он говорил еще, что эту штуку не держат словно зонтик, и уж, во всяком случае, не направленной снарядной, клубневидно частью в сторону своего же отряда. Женщина в тоненьком летнем пальто и изысканной шляпке, похоже, что-то поняла, потому что нацелилась точно в киногруппу.

— Не выстрелит? — с некоторым опасением спросил Холмс, следя за подвигами ухоженной защитницы родины.

— Да ты что? — успокоил его Шильке. — Это же учебный макет.

Они присели на небольшой лавочке надо рвом. Город все еще выглядел нормально, если не считать театральных выступлений женщин с металлическими трубами или отрядов мальчишек в слишком больших для них шлемах, которые шастали по предместьям на велосипедах, на время превращенных в танки. Но ни женщины, ни мальчишки опасности не представляли. Как только исчезали фото- и киноаппараты, исчезали и они. Русские вели огонь по Клостерштрассе, но и это не выглядело серьезной угрозой. Орудия дальнего радиуса действия, огонь велся лишь бы как, без плана — понятно, понесло какого-то командира. Город испытал даже какое-то облегчение. Ведь самое страшное чудовище это то, которое прячется в темноте подвала, спрятанное за плотной завесой. А когда ты его уже видишь? Ну что, можно только лишь сказать: «Во, чудовище!» и перестать бояться. Ведь его уже можно увидеть. В умах некоторых людей появилась странная мысль: «Э-э… если это должно выглядеть именно так, то ничего особо страшного и не происходит. Переживем!». Гораздо хуже все это выглядело в средине самой твердыни. Расстреливали всякого, кто подставился, не обращая внимания на положение и чин, даже бургомистра. Система подавления и террора приводила к тому, что люди начали даже завидовать солдатам, к которым относились лучше. Специальные подразделения выбрасывали мебель из домов на линии предполагаемых боев. Угловые дома на перекрестках выжигались, чтобы атакующие русские не могли выкурить защитников огнем. Но в самом центре происходило мало чего. Разве что, если не считать факта, что гауляйтер Ханке перебрался в командный бункер, спрятанный под Лебихс Хоге, а его первым после этого распоряжением был приказ расстрелять руководителя районной группы НСДАП, Пауля Гёкеля. И никто не задумывался: а за что. Пулю можно было схлопотать за все, что угодно.

— И что ты собираешься делать? — спросил Холмс.

— Мой план таков. Я создам специальную оперативную группу, которая весьма гибким образом станет реагировать на мои очередные открытия материалов советских разведчиков.

— Весьма правильно. Насколько я понял, мне следует тебе их доставлять?

— Группа будет состоять из представителей различных служб: абвер, крипо, технические подразделения и тому подобное. Это позволит нам все время держать наших людей вместе.

— И Титц на это пойдет?

— Все зависит от того, какого веса материалы ты предоставишь.

— Постараюсь.

— Ну и мы валим с главных направлений наступления, держась где-нибудь сбоку.

— То есть, идем через Бишофсвальде, Цимпель и Карловице. Я знаю, что всей силой русские там не ударят. Так что план достаточно хорош.

— Нам необходимо выжить месяца два, подкармливая начальство бумажками. А потом уже, черт его знает, что случится.

— А потом наступит такой бардак, что никто ни в чем не сориентируется.

— Возможно… Только я не пренебрегал бы германской организацией, если кого-то нужно расстрелять, это можно устроить даже в аду.

Холмс пожал плечами.

— Да нет, просто необходимо гибко реагировать на изменяющиеся условия. Если возникнет необходимость, мы включимся в боевую группу, лучше всего, в глубоком тылу. Там посмотрим.

— Ну а сам момент вступления Красной Армии?

— Это самый паршивый момент. Но у меня есть хорошие ходы через польских принудительных работников. В один прекрасный день из членов элитарного подразделения мы превратимся в простых работяг. Даже русские своих оказавшихся в плену союзников убить вроде как не должны. А уже потом, когда придут поляки, я обращусь, куда следует, и вот это должно пройти довольно просто.

Но у Шильке имелись определенные сомнения.

— И они просто так тебе поверят?

— Своему лучшему агенту? Кавалеру ордена «Виртути Милитари»?

— Я не об этом. Что сделают твои, увидев нас?

— Не беспокойся… В первых же словах я сообщу, что у меня имеются серьезные типы их абвера!

— Шутишь?

— У нас все делается по-другому. Пойми наконец, что ни один поляк никогда не станет нацистом или коммунистом, хотя притворяться таким умеет идеально. Это уже вопрос иной психики. Проблема мимикрии, у нас не существует невозможных вещей.

— Не понял.

— Боже! Если немцу сказать «запрещено», это означает «запрещено». Если сказать это русскому — то же самое [42] Складывается впечатление, что Автор о русских знает исключительно из пропагандистской литературы, армейских уставов и польских анекдотов. Пан Анджей, не разочаровывайте… . Но попробуй сказать это поляку. «Запрещено» для него — это сразу три возможности: частично запрещено и нужно обманывать и комбинировать; запрещено, но не до конца, что-то вроде того, что и запрещено, и не запрещено одновременно. И простейшая возможность. Запрещено? Ага, это значит, что никто ни черта не знает, так что делай, что хочешь.

— Господи Иисусе, никогда я не пойму этот народ! Как вы выжили в течение всех этих веков?

— Благодаря именно этому.

Долгое время они сидели молча и курили.

— Возвращаясь к твоим достижениям с Барбелем. Хоть полезный тип?