Анджей Земянский - Побег из Фестунг Бреслау

Разведчики же приносили сведения о том, как передвигаться по городу. Территория ближайшего Ярхундертхалле [73]была вообще недоступной. Там высились достигавшие неба кучи немецких винтовок, которые немногочисленные грузовики сонно куда-то вывозили. Абсолютный запрет доступа действовал и в отношении памятника Геркулесу, а так же библиотеки на Тумском Острове. Здесь охранников было до и больше, причем, все они были обозлены тем, что не могут присоединиться к грабящим все и вся коллегам. А в самом центре безумствовали пожары. Одни из них были последствиями войны, дома, загоревшиеся в ходе боев, которых сейчас никто не гасил. Другие — поджоги, проведенные русскими. Их «разведчики» шастали по лишенным электричества домам, подсвечивая себе ветками, обернутыми тряпками, которые они бросал, когда те уже становились не нужными. Смрад в центре сделался настолько чудовищным, что невозможно было выдержать. Повсюду разлагающиеся пища и тела, которых никто не убирал. Тут же появились ужасающие количества мух, комаров и червей, жирующих на останках. Идя туда, нужно было одеть что-нибудь с длинными рукавами, до запястий, а голову обмотать тряпкой. В некоторых местах пройти попросту было невозможно. Отгонять всю эту живность не удавалось, эта дрянь лезла в глаза и уши, захватывая любой клочок незащищенного тела. Те, которые там были, описывали происходящее как одну из кар египетских.

Что же касается самих русских — они вели себя нормально. С ними и поговорить можно было, и коммерцию устроить. К мародерам тоже особенно не цеплялись, разве что те как раз тащили что-то такое, что нравилось русскому. Но хотя бы мужчины с их стороны не испытывали каких-то осложнений. Главное, иметь при себе кенкарту [74]или какой-то документ из лагеря, что ты был принудительным работником. Обязательно! Потому что молодых мужчин без таких бумаг могут задержать и доставить на Шлёссплатц, а там начальник из ГПУ станет такого унижать или доставить в тюрьму в качестве «важного немца», которых советы постоянно вылавливают. Любой ценой нужно доказать, что ты поляк, и иметь для этого надежные документы.

С простыми солдатами сотрудничество идет на всю катушку, торговые сделки заключаются молниеносно, и оба народа в этих делах доверяют друг другу безгранично. Обязательной валютой являются наручные часы и спирт. Золото у русских имеется в небольших количествах, иногда — замечательные консервы. Табак у них покупать не следует, поскольку курить его невозможно. Но тут нужно быть осторожными с узкоглазыми, потому что часто они не говорят даже по-русски и вообще люди дикие. Настоящие русские и сами не любят с ними связываться.

Немцы сходят с тротуара, даже просто увидав идущего человека. Их даже можно остановить и обыскать, только толку от этого никакого. Всех их давным-давно обыскали освободители. В квартиры, даже жилые, тоже можно заходить. Лучше всего при этом громко кричать, и не важно на каком языке. Тогда хозяева пугаются. Пустых помещений валом. Даже не все немецкие склады охраняются.

Доставленные сведения явно обрадовали обитателей лагеря. Тем более, что производство собственной, лагерной «валюты» идет на полную катушку. Понятное дело, что сахара не было, но тут никакой проблемы. Инспекция окрестных домов в кварталах Цимпель и Бишофсвальде быстро показала, что германские хозяйки в изготовлении домашних заготовок были образцовыми. Количество баночек с вареньем и джемами, сносимых отовсюду, из каждой домашней кладовой, полностью успокаивало текущие потребности в Verrgeltungsvaffe, то есть, оружии возмездия, как окрестили произведение «инженеров», ранее известное как Фау-3. Снабженные стеклянными снарядами с ним многочисленные разведчики приносили в лагерь охапки добычи.

Шильке с Холмсом размышляли над тем, когда будет самый подходящий момент, чтобы покинуть лагерь.

— Слушай, а ты не обязан куда-то обратиться? — спросил Шильке. — Война ведь уже закончилась.

— И куда же это?

— Ну, к командованию.

Холмс пожал плечами.

— К русскому? И на кой черт мне отвечать на массу ненужных вопросов?

Вот тут Шильке не понял.

— Но ведь вы же союзники.

— Ну да, конечно. Только ты не знаешь русских. Подозрительность — это их вторая натура.

— У тебя нет инструкций на подобный случай?

— Конечно же — есть. Я должен установить связь с командованием. Но как это сделать, если связи нет? В этом случае я обязан обратиться к первому же встреченному мною польскому патрулю, попросить связать меня с офицером, а через него — требовать свидания с офицером из разведки. И я в домике. Но… ты здесь видел где-нибудь польский патруль?

— Ага, тогда это означает, что ждем?

— Не обязательно. Еще у меня имеется контакт с одним человеком. Зовут его Болеслав Дробнер. Либо он уже находится в городе, либо вскоре приедет. У него будет связь, и он сделает нечто такое, что его можно будет легко найти.

Шильке кивнул. Он над чем-то раздумывал.

— А почему ты не воспользуешься радиостанцией?

Холмс с Ватсоном расхохотались.

— Знаешь… Чужая радиостанция, втихую передающая в занятом русскими городе, пускай даже и союзная… Мне кажется, это могло бы быть превратно понято.

Шильке махнул рукой.

— Даже не знаю, а чего вы боитесь. Ведь у русских даже нет гониометрии [75].

Холмс неожиданно поднял голову.

— Что?

— Знаешь… — теперь немец передразнивал Холмса. — Немного посидел в разведке, вот и узнал то да се. — Он тепло улыбнулся. — У русских нет гониометрии [76]. Они не располагают пеленгаторами, и они не в состоянии установить места, откуда передает вражеская радиостанция.

— Господи Иисусе, ты уверен?

— Уверен. Разве что они захватили те две машины, которыми мы пользовались в Бреслау. Но это они имеют только оборудование. А вот когда его освоят… понятия не имею.

Холмс поднялся и начал кружить между кроватей. Чего-то Шильке никак не мог понять.

— Это так важно?

Холмс остановился.

— Не знаю, — честно ответил он. — Но у меня открылся клапан в мозгу. Очень странно… Что-то мне…

Закончить он не успел, поскольку в лазарет влетел один из «разведчиков» с тяжелой добычей, которую он тащил в мешке на спине.

— Люди, вы не поверите, — крикнул он прямо от двери. — Во Вроцлаве уже имеется наш польский президент!

— Кто у нас имеется? — спросил кто-то с боку.

— Президент. Заседает он на давней Блюхер Штрассе. Можно записаться, доложить о проблемах. Можно получить ордер на квартиру и вообще какие-то бумаги.

— Президент, президент… — переспрашивали люди. — Кто такой? Как зовут?

— Болеслав Дробнер.

Шильке с Холмсом старались держаться боковых улочек. А это было нелегко. В городе, пересеченном десятками рек, всегда необходимо было выйти на какой-нибудь мост. Так что идти напрямик, кратчайшим путем они не могли. Помнили они и о том, что в районе Ярхундертхалле полно ужасно злых русских охранников, которые следили за постепенно уменьшающимися горами никому не нужного оружия.