Юрий Трусов - Хаджибей (Роман-трилогия)

— Вы не правы! Лучшие из англичан искренно желают нам освободиться от деспотизма, — взмахнул длинными руками, словно птица крыльями, Раенко.

— Кто же из этих-то лучшие — позвольте спросить? — усмехнулся Сдаржинский.

— Байрон! Я всего лишь один раз в жизни имел счастье встретиться с сим необычайным человеком. Узнав, что я русский, он долго расспрашивал меня о нашем отечестве. Но что я мог рассказать о России, если сам с детства был оторван от нее. Все же он продолжал расспрашивать меня. Россия его очень интересовала А потом Байрон сказал, что, видимо, наша страна снегов уже услышала могучий голос свободы и скоро пробудится ото сна… [119] Байрон ярко выразил эту мысль в шестой песне своей поэмы «Дон Жуан»: // …Я знаю: в рев Балтийского прибоя // Уже проник могучий новый звук, // Неукротимой вольности дыхание: // С меня довольно этого сознанья. // (Перевод Т. Гкедич).

Затаив дыхание, собеседники Николая слушали его рассказ о встрече с английским поэтом. Имя Джорджа Гордона Байрона и его полные мятежной романтики поэмы и стихи уже тогда были известны образованной части русского общества.

Запрещенные царской цензурой произведения Байрона переводились тайно с английского языка на русский и являлись своего рода знамением свободолюбия. [120] Недаром позднее Белинский назвал Байрона Прометеем XIX века. Уже тогда, еще при жизни, его имя стало легендой. Поэтому понятно, с каким интересом Натали и Виктор Петрович ловили каждое слово человека, имевшего счастье видеть и говорить со знаменитым английским бардом.

— Скажите, правду говорят, что лорд Байрон один из руководителей карбонариев, что он как истый вольтерианец и якобинец решил извести всех королевской крови персон? — спросил его Сдаржинский.

— Об этом я точно не знаю. Потому что карбонарийские общества — суть тайные. Они стремятся к одному — объединить италийский народ, придавленный и расчлененный игом иноземных монархов на десятки мелких княжеств, королевств, герцогств… У карбонариев существует множество ячеек, которые называются «вентами» или «вендитами» или «ложами». Члены тайных обществ находятся сейчас в Италии повсюду. Их цель — вооруженным восстанием, вовлекая в борьбу народ, свергнуть иго иноземных тиранов и превратить Италию в свободную республику. Байрон дружил со многими итальянцами. Они. по-моему, руководители карбонариев. Например, он дружит с графом Пьеро Гамба, братом его возлюбленной, женщины необычайной красоты — Терезы Гвиччиоли. По-моему, Пьеро Гамба — один из виднейших руководителей самой верховной секретной «венты». От Байрона он ничего не скрывает. А вообще карбонарии умеют строго хранить свои тайны. Предателей и болтунов они карают смертью…

— Значит, Байрон — член их таинственного братства? — спросила Натали.

— Не сомневаюсь…

— Он красив?

Раенко рассмеялся.

— Вот настоящий женский вопрос!

— Но я задала его не из простого женского любопытства. Я много слышала, что внешность Байрона способствует его известности. — Она стала пунцовой до самых корней своих иссиня-черных волос.

— Простите за мою бесцеремонную шутливость, — извинился Николай. — Я постараюсь ответить вам: лорд Байрон действительно очень красив! Ему сейчас, наверное, немногим более тридцати лет. У него вьющиеся жгуче-черные волосы, как у вас, Наталья Дмитриевка. Огромные зеленоватого оттенка глаза. Гордая осанка и стройная фигура Он почти неприметно прихрамывал, но так, что человек, не знающий об этом, сразу даже не заметит этого недостатка. Но очарование Байрона — это не только его красивая внешность… Это… — Раенко сделал паузу, как бы подыскивая нужные слова.

— В чем же, Николай Алексеевич? — поторопил его Сдаржинский.

— Трудно сказать… Его очарование — в его чудесной душе. Он, словно сама муза поэзии, раз за тысячу лет сошедшая в образе человека на землю. Вот каким он мне кажется. — все более и более увлекаясь, говорил Николай. — Он поэтичен во всем и, наверное, больше всего прекрасен в своих стихах. А стихи его, если раз только услышишь, то не забудешь никогда в жизни! Это настоящие песни свободы. Вы только послушайте, что он написал в одном из своих стихотворений:

Стихи Байрона, отрывки из его поэм Раенко, отлично владеющий английским языком, переложил на русский Натали хорошо понимала английские стихи. Виктор Петрович — хуже. И когда некоторые строфы не доходили до него, юнкер вторично читал ему их в своем переводе…

На Сдаржинского поэзия Байрона подействовала, как хмельное вино. Он сидел буквально опьяненный звучными пламенными строчками. А когда через некоторое время Раенко, взглянув на часы, куда-то заторопился и, откланявшись, покинул гостиную Натали, Виктор Петрович, словно очнувшись от какого-то странного гипноза, порывисто поднялся с кресла и подойдя к кузине, стал страстно целовать ее руки.

Хотя это было грубым нарушением их договора — Натали строго-настрого запретила такое ухаживание — сейчас она ничем не выразила своего неудовольствия, относя его порыв к действию только что прослушанных стихов.

— Вам так… понравился Байрон? — спросила она, поднимая свои тонкие сросшиеся брови.

— Необыкновенно! Стихи этого английского лорда заставляют меня даже простить юнкеру его влюбленные взгляды, которые он бросал на вас…

— Полноте — не фантазируйте! — перебила его, вспыхнув, кузина. Как вы можете такое говорить? Ведь он совсем мальчик.

— Он уже совсем не мальчик. Это первое…

— А разве вы не знаете, что при равенстве лет мы, женщины, все же всегда старше вас, мужчин? Это отмечает, если не ошибаюсь, в своих персидских письмах Монтескье… Да, по-моему, Монтескье… [122] Шарль-Луи Монтескье (1684–1755) — выдающийся французский мыслитель энциклопедического склада. Его труды: «Дух законов», «Персидские письма» — снискали себе широкую известность. — возразила Натали.

— Но, дорогая кузина, вопреки всем философам амур не всегда придерживается их взглядов. Если вы запрещаете мне ухаживать за вами, то несправедливо это позволять другим.

— Пожалуйста, избавьте меня от этих подозрений, — с досадой, закусив губу, сказала кузина. — Я никогда не предполагала, что вы такой ревнивец. Стыдитесь! Это совсем не подходит вам…