Густав Эмар - Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

По знаку Курумиллы, два индейца схватили Трангуаль Ланека и, несмотря на слезы и рыдания его жены и детей, начали привязывать несчастного к столбу.

Французы присутствовали при этом ужасном зрелище. Луи был возмущен лукавством колдуна и легковерием индейцев.

— О! — сказал он своему другу. — Мы не должны допускать этого убийства.

— Гм! — прошептал Валентин, крутя свои белокурые усы и осматриваясь вокруг. — Они многочисленны.

— Так что ж теперь, — возразил Луи с жаром, — я не хочу быть свидетелем подобного беззакония… и если бы мне пришлось погибнуть, я все-таки намерен постараться спасти этого несчастного, который так чистосердечно предложил нам свою дружбу.

— Дело в том, — сказал Валентин задумчиво, — что Трангуаль Ланек, как они его называют, честный человек, к которому я чувствую сильную симпатию; но что можем мы сделать?

— Броситься между ним и его врагами, — вскричал Луи, схватив пистолеты, — мы все-таки убьем каждый пять или шесть человек.

— Да, а другие убьют нас и мы все-таки не успеем спасти того, для которого принесем себя в жертву. Нет, это плохое средство, придумаем другое…

— Поспешим, казнь начинается. Валентин ударил себя по лбу.

— А! — сказал он вдруг с плутовской улыбкой. — Я придумал славную штуку… предоставь все дело мне; мое прежнее ремесло фигляра, кажется, поможет нам; но ради Бога, обещай мне оставаться спокойным.

— Клянусь, если ты его спасешь.

— Будь спокоен — нашла коса на камень; я докажу этим дикарям, что я похитрее их.

Валентин пришпорил лошадь и въехал в середину круга.

— Остановитесь на минуту, — сказал он громким голосом.

При неожиданном появлении молодого француза, которого до сих пор никто из индейцев не замечал, они все обернулись и взглянули на него с удивлением. Луи, положив руку на свою шпагу, с беспокойством следил за движениями своего друга, готовый прийти к нему на помощь.

— Прекратим шутки, — продолжал Валентин, — мы не имеем времени забавляться; вы дураки и ваш колдун насмехается над вами. Как вы торопитесь! Ни с того ни с сего хотите убить человека! Но нет, я не позволю вам сделать глупость…

Подбоченившись, Валентин неустрашимо окинул взором все собрание. Индейцы, по своему обыкновению, выслушали эту странную речь совершенно бесстрастно, ни одним жестом не выказав своего удивления. Курумилла подошел к молодому человеку и холодно сказал ему:

— Пусть удалится мой бледный брат; он не знает законов пуэльчесов; этот человек осужден и должен умереть: его назначил колдун.

— Вы дураки, — сказал Валентин, пожимая плечами, — ваш колдун такой же колдун, как я окас; повторяю вам, что он насмехается над вами, и я вам это докажу, если хотите.

— Что говорит отец мой? — спросил Курумилла колдуна, который безмолвно и неподвижно стоял возле трупа.

Колдун улыбнулся презрительно.

— Когда же белые говорили правду? — отвечал он с насмешкой. — Пусть этот чужестранец докажет свои слова, если может.

— Хорошо! — возразил ульмен. — Бледнолицый может говорить.

— Несмотря на непоколебимую уверенность этого человека, — вскричал Валентин, — мне нетрудно доказать вам, что он обманщик.

— Мы ждем, — сказал Курумилла.

Индейцы приблизились с любопытством. Луи не понимал намерений своего друга; он угадывал, что какая-либо забавная идея пришла ему в голову, и с таким же нетерпением как и другие желал знать, как он выпутается из затруднения.

— Позвольте, — с уверенностью сказал колдун, — что сделают мои братья, если я докажу, что мое обвинение справедливо.

— Чужестранец умрет, — холодно сказал Курумилла.

— Я согласен, — смело отвечал Валентин.

Поставленный таким образом в необходимость объясниться, француз выпрямился, нахмурил брови и сказал громким голосом:

— И я также великий колдун!

Индейцы посмотрели на него с уважением. Ученость европейцев доказана между ними и они уважают ее бесспорно…

— Не Трангуаль Ланек убил вождя, — продолжал француз с уверенностью, — а сам колдун.

Трепет удивления и боязни пробежал по собранию.

— Я? — вскричал колдун с удивлением.

— И ты сам это знаешь, — отвечал Валентин, бросив на него взор, который заставил его задрожать.

— Чужестранец, — сказал Трангуаль Ланек, — напрасно хлопочете вы за меня; мои братья считают меня виновным, а потому я, хотя и невинен, но должен умереть.

— Велико ваше самоотвержение, но нелепо, — отвечал ему Валентин.

— Этот человек виновен, — подтвердил колдун.

— Кончим, — продолжал Трангуаль Ланек, — убейте меня.

— Что говорят мои братья? — обратился Курумилла к народу, тревожно толпившемуся вокруг него.

— Пусть бледнолицый колдун докажет истину своих слов, — повторили воины в один голос.

Они любили Трангуаля Ланека и внутренне не желали его смерти. С другой стороны, к колдуну они питали глубокую ненависть, которую скрывали только из страха, внушаемого им.

— Очень хорошо, — продолжал Валентин, сойдя с лошади, — вот что я предлагаю.

Все замолчали. Парижанин обнажил саблю и замахал ею перед глазами толпы.

— Вы видите эту саблю, — сказал он с вызывающим видом, — я засуну ее в рот до эфеса; если Трангуаль Ланек виновен, я умру; если он невинен, как я утверждаю, Пиллиан поможет мне, и я вытащу саблю из моего тела, не получив ни малейшей раны.

— Брат мой говорит как мужественный воин, — сказал Курумилла, — мы готовы.

— Я этого не допущу, — вскричал Трангуаль Ланек, — разве брат мой хочет убить себя?

— Пиллиан — судья, — отвечал Валентин с улыбкой неизъяснимого выражения и с видом убеждения, прекрасно разыгранным.

Французы обменялись взглядом. Индейцы — взрослые дети, для которых всякое зрелище праздник. Необыкновенное предложение парижанина показалось им неопровержимым.

— Испытание! Испытание! — кричали они.

— Хорошо, — сказал Валентин, — пусть смотрят мои братья.

Он встал тогда в классическую позицию, принятую фокусниками, когда они на площадях показывают подобные штуки; потом сунул в рот саблю и через несколько секунд она исчезла до эфеса. Во время этого фокуса, который для индейцев был чудом, они смотрели на отважного француза с ужасом, не смея даже дышать; они никак не могли понять, чтобы человек мог совершить подобную операцию, не убивши себя немедленно. Валентин поворачивался во все стороны, чтобы каждый уверился в действительности этого факта, потом, не торопясь, вынул саблю изо рта такою же блестящею, как она была прежде. Крик восторга вырвался у всех. Чудо было очевидно.

— Позвольте, — сказал он, — я еще имею к вам одну просьбу.

Восстановилось молчание.

— Я вам доказал уже самым неопровержимым образом, что вождь не виновен, не правда ли?