Густав Эмар - Том 9. Лесник. Морские титаны

— Милое, кроткое существо! — прошептал Лоран, оставшись один. — Я люблю ее так, что готов всем пожертвовать для нее… даже своей местью! — заключил он глухим голосом.

Он вышел и в глубокой задумчивости направился в ту комнату, где его ждали Мигель Баск и Шелковинка.

Тотчас после взятия Чагреса, когда благодаря решительным мерам, принятым руководителями экспедиции, в городе водворилась сравнительная тишина, Прекрасный Лоран выехал из форта с целью отыскать своего брата-матроса Монбара. Мы не случайно употребили выражение «сравнительная тишина», потому что лишь оно одно приблизительно передает нашу мысль.

Правда, сражение прекратилось, но отдельные стычки, не менее ожесточенные, все еще продолжались в темноте между жителями, которые потеряли голову от ужаса, и рассвирепевшими от оказанного им решительного отпора флибустьерами, по большей части пьяными, так как первой их заботой по прекращении боя было напиться, и в состоянии опьянения они, точно лютые звери, совершали неслыханные злодейства, сопровождая их просто-таки нечеловеческими криками.

Город был предан огню и мечу, дома рушились, объятые пламенем, женщин и детей, успевших укрыться в церквах и монастырях, насильно вытаскивали оттуда разъяренные победители и под предлогом заставить несчастных сознаться, где они скрыли свои драгоценности, подвергали их ужасным пыткам.

Со всех сторон раздавались вопли, предсмертные хрипы, стоны и мольбы при звуках выстрелов, треске рушащихся горящих зданий, хохоте и веселых песнях флибустьеров, которые, выкатив на городские улицы и площади бочки с вином и водкой, пьянствовали и плясали вокруг, заставляя под страхом смерти свои несчастные жертвы пить и плясать вместе с ними.

По мере того как отыскивали золото, серебро, дорогие ткани и драгоценности, все это без разбора складывалось в кучу, так что вскоре целые груды награбленного добра лежали на площади Пласа-Майор, куда каждый обязан был нести свою добычу.

При этих несметных богатствах даже не выставили караула — это было лишним. Флибустьеры свято соблюдали между собой честность и добросовестность, доведенные до крайней степени; никто не решился бы оставить себе хоть один пиастр до дележа добычи.

К Моргану, Монбару и другим предводителям Береговых братьев приводили самых богатых жителей города, из которых можно было надеяться выжать хороший выкуп; несчастных толпами запирали в зловонные темницы.

Тем не менее от них нелегко было добиться сведений о величине их состояния. По большей части приходилось прибегать к крайним средствам, то есть жечь им ноги, сдавливать большие пальцы или виски или, наконец, вздергивать на дыбу, к величайшему наслаждению зрителей, которые держались за бока от криков отчаяния и невыносимой боли, исторгаемых из груди злосчастных жертв.

Предводители флибустьерских полчищ оставались невозмутимо бесстрастными и к крикам, и к отрицаниям страдальцев, которых пытали; они вели дело хладнокровно и методично, с равнодушием торговцев, просчитывающих в уме выгоды от сделки.

Все эти действия флибустьеры называли правильно организованным грабежом — грабежом, наводящим ужас, от которого целый город издавал предсмертные стоны и перед коим бледнели все неистовства, совершенные самыми свирепыми шайками разбойников в средние века. Грозное судилище заседало в ратуше под председательством Монбара, Моргана, Польтэ и еще пяти или шести человек.

Губернатор, находящийся под стражей двух флибустьеров, должен был каждый раз при появлении нового лица называть его по имени и определять состояние — к чему, разумеется, его вынуждали только жестокими муками, которым он подвергался от своих палачей при малейшем колебании.

Страх смерти так силен в сердце человека, даже самого храброго, особенно когда она представляется в образе, наводящем ужас, что бедняга волей-неволей покорялся требованиям победителей.

Лоран отыскал посреди этой страшной бойни Монбара. Грозный истребитель испанцев, как всегда холодный и невозмутимый, тихим и ясным голосом отдавал приказания или подвергнуть пленника пытке, или вести его в тюрьму.

Факелы, воткнутые в железные стенные подсвечники, и зажженные восковые свечи на столе, за которым сидели самозваные судьи, освещали залу судилища красноватыми отблесками и придавали ей вид еще более страшный и фантастический.

Как только Монбар заметил Лорана, он протянул ему руку.

— А! Дружище, и ты тут? Что привело тебя сюда?

— Во-первых, любезный друг, я хочу поздравить тебя с блистательной победой.

— Ну, старина, уж мою-то блистательную победу, — улыбаясь, возразил Монбар, — не лучше ли назвать нашей? Кому же мы обязаны победой, если не тебе, насколько мне известно? Что вы скажете на это, братья?

— По правде говоря, Лоран, — заметил Польтэ, — нам без тебя пришлось бы несладко.

— Черта лысого! Да что это еще за крик? — внезапно рассвирепел Морган. — Ничего не слыхать. Заткните глотку этому крикуну!

Крикуном оказался несчастный горожанин, которому под предлогом, будто бы он ложно выдает себя за бедняка, сжимали виски с таким рвением, что его череп готов был треснуть.

— Постой! — вскричал Монбар.

Он вынул из-за пояса пистолет, прицелился в беднягу и убил его наповал.

— Вот и все дела, — сказал он.

После этого он снова обратился к Лорану, который смотрел на все с таким видом, будто эта процедура приелась ему донельзя.

— Ну-ка, дружище, — тихо сказал Монбар, — ведь ты не без цели пришел сюда? Что тебе надо?

— Переговорить с тобой.

— Сейчас?

— Да, сейчас.

— Значит, дело спешное?

— И даже очень.

— Хорошо, погоди минуту. Монбар встал и обратился к Польтэ:

— Займи пока мое место, а мне надо переговорить с Лораном. Но смотри, брат, будь построже, ты иногда проявляешь излишнюю слабость и мягкотелость, клянусь честью!

Эти слова, обращенные к одному из самых свирепых флибустьеров, участвовавших в экспедиции, поражали своей неожиданностью.

Пристыженный Польтэ склонил голову и в душе дал себе слово впредь не подвергаться подобному выговору.

Монбар и Прекрасный Лоран прошли в смежную комнату. Их беседа длилась долго и, вероятно, была занимательна, так как ни тот, ни другой из собеседников не стал бы терять времени на пустую болтовню.

По прошествии по меньшей мере двух часов они вернулись в залу.

— Решено, — сказал Монбар, — завтра батареи будут уничтожены, пушки потоплены, а дома, которые мешают выстрелам с форта, разрушены. Я пошлю четыре сотни человек для усиления гарнизона. Что же касается тебя, старина, то скажу то же, что говорил и всегда: поступай, как сочтешь нужным.