Густав Эмар - Том 9. Лесник. Морские титаны

— Постойте! — с живостью воскликнул монах. — Так расставаться нельзя. Я долго ждал минуты свидания и не могу потерять вас опять. Вы требуете, чтобы я открылся вам?

Пусть будет по-вашему. Смотрите, граф, враг ли перед вами!

Быстрым движением монах откинул капюшон, и свет упал прямо на его спокойное и прекрасное лицо, слегка бледное от внутреннего волнения.

— Вы?! Это вы, отец мой?! — страшным голосом вскричал Лоран. — Сердце не обмануло меня! О, Господь должен был послать мне эту неизъяснимую радость после всей скорби, которую мне довелось вывести!

— Возлюбленный сын мой! — воскликнул монах голосом, в котором слышались слезы. — Наконец-то!

Он раскрыл объятия, и молодой человек упал к нему на грудь.

Долгое время провели они таким образом, сердце к сердцу, безмолвно проливая слезы.

В эту минуту незнакомая дама в трауре и в длинном креповом покрывале, с бледным, как у покойницы, лицом, но с чертами замечательной красоты, остановилась у двери и с безграничной нежностью смотрела на происходившую сцену, не думая удерживать слезы, струившиеся по ее щекам.

Лоран опустился в кресло, монах сел рядом, взяв его за руку.

— Милое дитя, — сказал старик с чувством, которое так и рвалось наружу, — я не могу насмотреться на тебя, не могу налюбоваться; ты именно такой, каким представляла мне тебя память сердца: прекрасный, гордый, храбрый…

— Отец мой, зачем вы так долго скрывались от меня? Я был бы счастлив знать, что вы поблизости, говорить о моей матери, святой страдалице, которая теперь на небесах молится за своего сына, о бедном дедушке, также сраженном горем!

— А твоего отца, дитя, ты разве вспоминать не хочешь? Молодой человек вскочил, смертельно побледнев, грозно нахмурив брови, стиснув зубы и бросая вокруг огненные взоры, точно ангел-мститель.

— Отец! — вскричал он нечеловеческим голосом. — Господи! Разве был у меня когда-нибудь отец?! Я ненавижу это чудовище, которое из гнусного расчета хладнокровно стало палачом целого семейства! Хотел бы я видеть его сраженным, дрожащим у моих ног, молящим о пощаде со следами стыда и раскаяния, и с наслаждением погружать ему в грудь кинжал, медленно, чтобы подольше продлить его муки!

— О сын мой! — скорбно воскликнул монах.

Но Лоран в порыве холодного гнева, который был вдвое сильнее оттого, что долго сдерживался, продолжал, не заметив этого восклицания:

— К несчастью, он для меня недосягаем; но если он вне моей власти, то я покараю его в его единоплеменниках! Клянусь в неумолимой ненависти к корыстным и кровожадным испанцам, которые стали убийцами целого рода! Клянусь вести войну с низкими палачами без жалости, без отдыха и пощады! При свете пожаров, которые поглотят их города, при криках отчаяния их жен и детей, умерщвленных без милосердия, я начертаю кровавыми и огненными буквами эту месть всему народу, раболепному соучастнику презренного, который отрекся от меня… меня, своего сына!..

Неистовый гнев молодого человека походил на сумасшествие. В эту минуту его пламенная душа вся выливалась наружу, страсть прорывала все плотины, воздвигнутые благоразумием; гордый капитан превращался в какого-то бесноватого, в демона.

— О Боже мой! — прошептал монах с унынием бессилия. — Что делать? Как заставить его очнуться?

Но вдруг Лоран провел рукой по влажному лбу, его губы дрогнули от горькой улыбки, и тихим, почти детским голосом, который поражал резким переходом от недавнего неистовства, он сказал:

— Простите, отец мой, я не прав, что увлекся, но совладать с собой не имел сил. Ради Бога, не говорите мне больше о чудовище, которое называете моим отцом; никогда не упоминайте о нем, если не хотите свести меня с ума. Только два страшных чувства во мне и сохранились: ненависть и месть! Они гложут мне сердце денно и нощно.

Внезапно он почувствовал на плече руку, и нежный голос шепнул ему на ухо:

— А любовь?

Лоран вздрогнул и быстро оглянулся. Женщина, о которой мы упоминали выше, стояла перед ним бледная и улыбающаяся.

— Боже мой! — пробормотал он, закрывая руками лицо. — Это сон или я помешался? Такое сходство…

— Ты ошибаешься только наполовину, дитя, — нежно продолжала дама, заставив его опустить руки и поглядеть ей прямо в лицо, — я сестра твоей матери.

— Вы?! — вскричал он. — Вы живы! О-о!

Душевное потрясение было слишком сильно, оно сломило могучую натуру. Молодой человек пошатнулся, точно пьяный, машинально протянул руки вперед как бы для того, чтобы удержаться, и вдруг рухнул наземь, точно сломанный яростным порывом урагана дуб.

Он лишился чувств.

Очнулся он уже на кровати отца Санчеса; трое лиц вокруг него с напряженным вниманием ждали, когда он откроет глаза.

Сперва он ничего не помнил, как часто бывает в подобных случаях.

— Гром и молния! — пробормотал он. — Что это со мной? Я совсем разбит. Уж не упал ли я? Эй, Мигель, Шелковинка, вставайте, сони!..

Вдруг взгляд его остановился на Хосе.

— А-а, это вы, друг мой, — с усилием произнес он. — Теперь помню. Помню! — вскричал он душераздирающим голосом и закрыл лицо руками.

Он зарыдал.

Отец Санчес приложил палец к губам, прося всех соблюдать тишину.

Прошло около четверти часа.

— Эй, капитан! — вдруг окликнул Лорана индеец, предварительно переглянувшись с монахом. — Вы не забыли, что вас ожидает Монбар?

При этом имени нервное содрогание потрясло все тело молодого человека; страшным усилием воли он поборол свою скорбь и вскочил на ноги.

— Монбар! — вскричал он. — Я готов!

— Но ведь вам известно, что это мы должны отправиться к нему, — возразил проповедник.

— Да, да, любезный Хосе, мы немедленно отправляемся. Тут его взгляд упал на монаха и даму, которые стояли на коленях у его изголовья.

— О, как вы заставили меня страдать, — скорбно прошептал он. Но благодарю Бога за великую радость, что увидел вас, тогда как — увы! — давно уже считал умершими.

— Господь сжалился над нами, — грустно улыбнулась дама.

— Итак, я не ошибся? — продолжал Лоран. — Сведения, сообщенные мне незнакомым почерком, были верны?

— Это я писал, — пояснил монах. — Я также дал клятву отыскать несчастную сестру вашей бедной матери, увы, еще более достойную сожаления, потому что она была жива и находилась во власти гнусного похитителя.

— О, я убью этого человека! — глухим голосом пробормотал Лоран. — Останьтесь, Хосе, не уходите, друг мой, — прибавил он, обращаясь к индейцу, скромно отошедшему в сторону. — От вас у меня не может быть тайн… Продолжайте, отец мой.

— Увы, бедное дитя! Когда мне наконец удалось разыскать несчастную, было уже поздно спасать ее. Презренный похититель насильно вступил с ней в брак, она стала матерью. Не имея возможности спасти ее, я посвятил себя ей навек и больше уже не расставался. Напрасно ее муж старался избавиться от меня: ни просьбы, ни угрозы, ничто не помогло; я владел его тайной, он был в моих руках.