Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена

Это, как я понял, к своем ужасу, и было то место, куда я бежал в поисках безопасного укрытия, неприступная крепость, которую, как болтал Роуботем, можно будет с легкостью удержать! Пока она держалась — благодаря усилиям голодных призраков, половина из которых никогда до этого не держала в руках мушкета и их жен и детей, до последнего дыхания помогающих перезаряжать ружья. Было ясно, что если помощь не придет достаточно быстро, эти полуразрушенные бараки и траншеи рано или поздно станут их братской могилой.

Роуботем не дожил до того, чтобы оценить глубину своей ошибки: вместе с половиной своего отряда он остался лежать в долине — его последним просчетом стало то, что время нашего прорыва совпало с моментом начала штурма мятежников.

Я был старшим офицером среди тех, кому удалось благополучно (?) добраться до укрепления, и когда стало известно кто я, а моя распухшая лодыжка была заботливо перевязана, мне помогли доковылять до отгороженного угла в одном из оставшихся бараков, где Уилер организовал свой кабинет. Мы недоверчиво смотрели друг на друга — он, потому что я больше напоминал какого-нибудь Абдула из Бульбула, а я — потому что вместо рослого, всегда оживленного офицера, каким я знал его десять лет назад, передо мной сидел изможденный, усталый старик. Его угрюмое лицо было покрыто морщинами, а в своем измятом и запачканном мундире и рваных бриджах он был похож на мертвого садовника.

— Боже милостивый, да это никак молодой Гарри Флэшмен! — так он приветствовал меня. — Ну и вид у тебя! Откуда, дьявол побери, ты такой взялся?

Я рассказал ему — и в несколько слов объяснил, что случилось в Мируте и Джханси, несмотря на то что дом успел за это время трижды содрогнуться от ударов ядер и со стен посыпалась штукатурка. Уилер лишь невозмутимо смахнул ее крошево со стола и произнес:

— Ну что ж — спасибо Господу за двадцать человек подкрепления — правда, даже не знаю, чем мы будем вас кормить. Впрочем, что значит потерпеть еще несколько месяцев? — видите ли, мы просто обязаны… Вы ничего не слыхали о том… о том, что наши выступили на выручку из Аллахабада или Лакноу?

Я ответил, что ничего не знаю об этом и он, с едва заметным жестом отчаяния, обвел взглядом своих старших офицеров, Вайберта и Мура.

— Полагаю, на это не стоит больше надеяться, — сказал он, — значит, мы можем только исполнять наш долг как можно дольше? Если бы только не дети, думаю, что мы могли бы держаться до бесконечности. До сих пор никакого нытья, представляете? — Он устало усмехнулся. — Не поймите неправильно, если я скажу, что рад вас видеть здесь, Флэшмен, и не против, чтобы вы приняли участие в нашем совете. Между тем лучшее, что вы можете сделать сейчас, — это занять свое место среди защитников вала. Мур покажет вам — и да благослови вас Бог! — сказал он, пожимая мне руку.

Именно от Мура, высокого светловолосого капитана, с рукой, висящей на заляпанной кровью перевязи, я и узнал о событиях последних двух недель и о том, насколько действительно отчаянным было наше положение.

Одно дело — читать об этом, но картина происходящего была просто ужасна. Мур, хромая, провел меня по укреплению, и мне то и дело приходилось приседать, поскольку ружейные пули, выпущенные из лагеря сипаев, постоянно свистели у нас над головой, расплющиваясь о стены казармы или находя себе цель за пределами здания. Это было ужасно — и тем не менее казалось, что никто не обращает на это особого внимания. Люди у бруствера то и дело приподнимались, чтобы взглянуть на противника, и лишь слегка пригибали головы, не делая даже шага в сторону, когда мимо пролетала пуля. Я продолжал нервно приседать, так что Мур улыбнулся и сказал:

— Скоро вы к этому привыкнете — стрелки панди никогда не попадают туда, куда целятся. Редко какие их выстрелы вредят нам — проклятие! — Облако пыли, выбитое пулей из бруствера, окутало нас. — Санитары, сюда! Живее!

Неподалеку от места, в которое попала пуля, корчилось чье-то тело. На крик Мура двое малых выскочили из казармы, чтобы помочь раненому. После краткого осмотра один из них покачал головой, они подняли тело и потащили его в сторону, где виднелось нечто, напоминающее колодец; они сбросили убитого туда и Мур заметил:

— Это наше кладбище. Я подсчитал, что мы относим туда кого-нибудь почти каждые два часа. А здесь — действующий колодец, из которого мы берем воду. Не стоит подходить слишком близко — самые меткие стрелки панди обстреливают его из вон той рощицы. Весь день он им виден как на ладони, так что приходится запасаться водой по ночам. Джок Маккиллоп занимался этим целую неделю, прежде чем им удалось в него попасть. Одному небу известно, скольких водоносов мы потеряли с тех пор.

Что мне казалось особенно нереальным, так это то, каким спокойным, обычным тоном капитан обо всем этом говорил. Таков был этот гарнизон, голодающих защитников которого мятежники отстреливали одного за другим, а Мур спокойно шел, чертовски хладнокровно рассказывая обо всем этом, а шальные пули продолжали свистеть вокруг нас. Я терпел все это сколько мог, но потом у меня вырвалось:

— Но во имя Господа — ведь это же безнадежно! Неужели Уилер не пытался вести переговоры?

Он только рассмеялся в ответ на это.

— Переговоры? С кем? С Нана-сагибом? Ведь вы же были в Мируте, а? Соблюдают ли эти мерзавцы договоры? Дорогой мой, они просто хотят всех нас перерезать. Они поубивали всех белых в этом городе и одному Богу известно, сколько своих собственных соплеменников вдобавок. Они до смерти замучили туземных ювелиров, чтобы завладеть их сокровищами; Нана сам из пушек расстреливал индийцев, проявлявших симпатии к англичанам, — одного за другим, их еле успевали привязывать к дулам! Нет, — покачал головой Мур, — переговоров не будет.

— Но какого дьявола — я имею в виду, что…

— Что вообще из этого может выйти? Думаю, мне не нужно рассказывать про всех людей — или не позже трех дней британская колонна прорвется к нам на помощь из Аллахабада или мы в конце концов настолько ослабеем от голода и расстреляем все патроны, так что панди смогут штурмом захватить стену. А тогда… — он пожал плечами. — Но конечно же, мы не будем говорить об этом нашим — по крайней мере, не при леди, хотя многие из них могут об этом догадаться и сами. Будем улыбаться и уверять всех, что со дня на день Лоуренс будет здесь с подкреплением и продовольствием, не так ли?

Полагаю, что нет смысла описывать, насколько сильно я пал духом, особенно учитывая, что деваться было некуда — да и я просто не мог бежать из-за моей распухшей лодыжки. Все выглядело абсолютно безнадежным, и что хуже всего — поскольку я был старшим офицером, то должен был, подобно Уилеру, Муру, Вайберту и остальным, делать вид, что готов сражаться до конца и погибнуть со славой. Даже я не мог вести себя по-другому — по крайней мере, не с теми, кто все еще держался бодро и уверенно — настолько, что мог бы не верно меня понять. Я унесу с собой в могилу картину этой пропитанной кровью земли, тучи мух, роящихся вокруг и изможденные фигуры на парапете за бруствером. Стены казарм были буквально источены пулями, которые вонзались в них каждые несколько секунд; то и дело раздавался вскрик, когда выстрелы мятежников все же находили свою цель; то и дело мимо пробегали санитары — и Мур с окровавленной рукой, хладнокровно шагающий сквозь этот ад, усмехался и сыпал остротами направо и налево; Уилер, в нахлобученной шляпе, с пистолетом, заткнутым за пояс, угрюмо вглядывался в ряды панди и топорща усы шептал что-то адъютанту, царапающему карандашом в записной книжке; сержант-кокни [690] спорил с рядовым о высоте столбов на станции Юстон-сквер, в то время как они вместе срезали куски мяса с мертвой лошади, швыряя их в закопченный медный котел, стоящий за изрытой пулями казарменной стеной.