Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена

В отличие от своих товарищей он, в меру сил, поддерживал разговор с Элспет. Иная женщина оторопела или стушевалась бы, обнаружив себя за одним столом с размалеванным аборигеном, но у моей благоверной имелось железное правило: если этот сосед – мужчина между четырнадцатью и восемьюдесятью, не косой и не горбатый, его следует очаровать. Для достижения означенной цели она применяла довольно своеобразную тактику: принимала уверенный вид и начинала трещать без умолку. Благодаря этому парень получал возможность не отрывать от нее глаз, чем Пятнистый Хвост охотно воспользовался. С внезапным холодком в душе я осознал, что со своей раскраской, но без крови вождь выглядит чертовски импозантно, намного симпатичнее большинства сиу. Хотя он улавливал от силы одну двадцатую из ее словесного потока, Хвост кивал и улыбался с понимающим видом. Однажды я ухватил одну его фразу: «Вы, леди, оказывается невашечуска? Не и-ингли-иш? Хопидан! [1109]Вы… шота-ла-ан? Шотла-андка-а!» Он покумекал над этим, и когда официант шепотом поинтересовался у Элспет: «Французская горчица, мэм? Или английская?», Пятнистый Хвост вскинул свою могучую голову, сверкнул глазами и заявил: «Почему у вас нет шотла-андский горчица для милы-ый леди?»

Женушка залилась смехом, а Пятнистый Хвост просиял и похлопал ее по руке. «Ну и ну, – думаю, – да тут надо глядеть в оба». Юная скво рядом с Элспет пришла, очевидно, к такому же выводу, потому как с простодушным любопытством наклонилась и принялась тыкать пальцем в ожерелье и сережки Элспет, издавая восторженные возгласы. Женщины остаются женщинами: минуту спустя они вовсю обсуждали материи и украшения. Пятнистый Хвост вздохнул и повернулся ко мне. Я поинтересовался, как поживает его маленький племянник, Светловолосый Курчавый Мальчик. Вождь откинулся в изумлении.

– Маленький Курчавый? А ты не знать? Иньун! – Он с недоверием затряс головой. – Весь свет знать его! Это великий индеец, быть может, самый великий военный вождь из всех! Он быть большой шаман, и слово его обегало всех от Пахасаппы до холмов Биг Хорн, и даже до страны реки Паудер. Копье его доставать до облаков, этого твоего маленького наездника. Ты разве не слышать о Ташунка Витко из оглала? – Он повторил имя по-английски. – Бешеный Конь.

Я ответил, что первый раз услышал это имя только сегодня. В памяти моей всплыл образ смеющегося мальчонки, которого я подсаживаю в свое седло. М-да, я тогда шутки ради предрек ему большое будущее, теперь же, сказал я Хвосту, вожди исантанка говорят о Бешеном Коне как о неуправляемом и самом опасном человеке среди индейцев. [1110]

– Хо-хо! – сердито восклицает Пятнистый Хвост. Такое выражение на языке сиу равнозначно нашему «Чтоб им сдохнуть!». – Хийя! [1111]Это одержимый воин – он посчитал «ку» на Феттермане и устроил Длинным Ножам порку при Лодж-Трейл-Ридж [1112]. Это боец, который ненавидеть американцев, он взять много скальпов солдат, и они бояться его, потому что Конь не делать переговоры и сражаться за свой народ и своя земля. Но сердце у него чистое, а язык не раздвоен. Хийя! Я гордиться Маленьким Курчавым, гордиться, что он лакота [1113]и мой родич. Вах!

– Но ты ведь не сражаешься более с американцами? Насколько я понимаю, раз твои Обожженные Бедра живут в агентстве, они заключили договор. Ты даже поехал на разговор к Великому Белому Отцу в его типи, – подначиваю я его. Но он в ответ только грустно улыбнулся.

– Знаешь, Пускающий Ветры, я уже видел пятьдесят и три зимы. Моя боевая рубаха украшать больше скальпов пауни, кроу, шошонов и исантанка-солдат, чем у любой другой из сиу. Четырежды посчитал я «ку» на Длинных Ножах в бою Атакующего Медведя у форта Ларами. Этого не достаточно? Достаточно. Я теперь видеть мир белый человек, огненный каноэ и железный конь, большие типи, достающие до облака, большой хижина, где молодые девушки охраняют золото Великого Отца, города, где людей больше, чем муравьев. – Он смущенно усмехнулся. – У меня быть мысль, что американцы посылать одни и те же белые люди следом за нами из города в город, чтобы заставить нас считать их более многочисленными, чем они есть. Теперь я знать, что в Нью-Йорк каждый день приезжать больше новый людей из дальних стран, чем весь народ лакота целиком. Способны копье и томагавк Пятнистого Хвоста сдержать всех их? Нет. Они наводнять землю, истреблять бизоны, они засевать зерном прерия, по которой я скакать, когда быть ребенком, они прокладывать дороги и железный путь по наши охотничьи угодья. Сейчас они решить забрать Черные Холмы, Пахасаппа, и тогда не останется для индейцы свободной земли.

Он прервался, заревев:

– От-чень хорошо! Пуддин!

Официант поставил перед ним целый галлон мороженого. Вождь слизнул его, словно корова языком, и потребовал добавки.

– Нет, нам не остановить их, – продолжил Пятнистый Хвост. – Сражаться бесполезно. Я знать это, поэтому хочу получить для мой народ лучшие условия, так как вижу время, когда вся земля принадлежать белый человек, и мои дети станут жить среди них или исчезнут вовсе. Сейчас многие не видеть так, как я: Бешеный Конь, Маленький Большой Человек, Черная Луна, Желчный Пузырь, Сидящий Бык, даже старый вождь Красное Облако. Они хотеть сражаться до последний клок бизоньей травы. Они ошибаться, и если они выйти на бой с Длинные Ножи, я остаться в своем вигваме – не потому, что слаб сердцем, а потому что мудр. Но у меня сердце лакота, – большая голова откинулась назад, и я заметил, как блеснули темные глаза, – и тем, кто выйдет на последнюю свою военную тропу, я скажу: хейя-ки – сегодня хороший день, чтобы умереть.

Он произнес это просто, без бахвальства или жалости к себе, и нет сомнений, что был прав. Недаром Пятнистый Хвост являлся, возможно, величайшим среди вождей сиу и уж точно умнейшим. И как он указал, его заслуги на тропе войны были столь же велики. Если бы сиу послушали его, то жили бы во много крат лучше в наши дни. [1114]

После обеда вождь взялся настаивать, чтобы мы отправились с ним в театр. Взяв ручку Элспет и используя меня в качестве толмача, он принялся буквально умолять ее. Я перевел комплименты, которые считал подходящими для ее ушей, и в результате мы погрузились в кэб, сам Пятнистый Хвост в своем цилиндре уселся рядом с кучером и громовым ревом побуждал его поддать ходу. Скво и субъекта в одеяле не взяли, и мы с Элспет оказались в кэбе с двумя молодыми парнями по имени Джек Мокасин и Юный Фрэнк Стоящий Медведь. Они сидели, сложив руки на груди и не произнося ни слова. Элспет шепнула мне на ушко, что Стоящий Медведь выглядит прямо-таки выдающимся человеком, да и манеры у него истинно аристократические.

Я вполне догадывался, какого рода зрелища предпочитает Пятнистый Хвост. И не ошибся: мы попали на представление, которое ныне зовут бурлеском, в самого низкого пошиба мюзик-холле в районе Луп: опилки на полу, большая барная стойка вдоль одной стены шумного зала, оркестровая яма и галерея, под завязку набитая развязными молодчиками и их крикливо разодетыми спутницами. Воздух был мутным от дыма, как и программа. Но в целом представление получилось первый сорт: комики в длинных плащах и с красными носами распевали похабные куплеты, а потаскухи с жирными бедрами трясли своими прелестями перед оркестром. Элспет, нацепив на себя самую идиотски-наивную из своих масок, делала вид, что не понимает ни слова, на я-то знал, что, когда главный клоун выдавал очередную из шуточек, способных смутить пьяного матроса, она за веером отчаянно удерживала неподобающие истинной пресвитерианке взрывы хохота, ставившие под угрозу целостность корсета. Пока разыгрывались «живые картины» («Сцены из жизни султанского сераля», «Запретный Париж» и «Мечты африканской девушки-рабыни о невинности»), Элспет лениво обмахивала себя и разглядывала люстру. Большую часть представления Пятнистый Хвост наблюдал с каменным лицом, только в глазах во время «живых картин» вспыхивал иногда огонек, но когда дошло до фокусника, он одобрительно взревел, двинул мне локтем под ребра и радостно пристукивал кулаком при каждом трюке. Каждая исчезнувшая карта, появившийся кролик или умножившийся платок вызывали восторженные вопли: «Иньун! Хоэка! Хопидан! Вах!» , а когда в финале представления из изрешеченного пулями и шпагами ящика появилась целая и невредимая симпатичная ассистентка, великий вождь брюле-сиу вскочил с места, вскинул руки к потолку и разразился торжествующим ревом.