Василий Седугин - Князь Рюрик

Наутро Ильва отправилась в церковь, чтобы вознести благодарность Всевышнему за чудесное избавление и помянуть погибших. С ней пошёл и Рерик. Такого высокого здания он не видел никогда, его верхушка, увенчанная крестом, казалось, упиралась в самое небо. Внутренность храма поразила его своими громадными пространствами, находившиеся в нём люди словно затерялись в нём. Объёмные столбы завершались арками, на которых покоился второй ярус строения; на втором ярусе по всем сторонам размещались помещения с колоннами, увенчанными изящными украшениями; с самого верха, из барабана купола, изливался солнечный свет.

Со стен, нарисованные масляными красками или выложенные из кубиков разноцветного стекла, смотрели на него строгие лица святых. Но особенно поразил своей красотой алтарь. Передняя стенка его была сделана из золота, в него с большим мастерством и вкусом были вкраплены драгоценные камни, античные камеи, цветные эмали. Под сводами храма гремел орган.

Из храма Рерик вышел потрясённый. Жалкими ему показались низкие холмики капищ с кострами и выставленными на жердях черепами священных животных, вырубленные из дерева боги.

Они обошли величественный храм снаружи. Ильва прикоснулась пальцами к его стенам из темно-красного бутового камня, ощутила холод и произнесла, обращаясь к Рерику:

— Как люди сумели возвести такую красоту? Уж не сам ли Господь Бог вдохнул в это создание свою чудесную силу?

Потом они бродили по улицам Аахена. Деревянные домишки чередовались с богатыми особняками купцов, дворцами герцогов и короля. Узкие улочки были уложены неотёсанными жердями, кое-где умощены камнем.

Их привлёк рынок. Чего здесь только не было в продаже: аметистовые и гранатовые броши, костяные расчёски, серебряные зеркала, в которых лицо можно было разглядеть лучше, чем в ручейке, свечи, различные масла, благовония, в избытке лежали великолепные ткани, полотна домашнего изготовления.

Продавцы наперебой предлагали разнообразную снедь: и рыбу, и буханки хлеба с клеймом пекаря, и имбирь, и сахар, и вкусные печенья…

Ильва потащила Рерика к тем лавкам, где продавались драгоценности.

Её глаза разбежались от обилия украшений.

Рерик купил ей медовых пряников, выпеченных в виде птичек и зверюшек, подарил янтарные бусы и серебряные серьги. Радости её не было конца. Она гладила драгоценности и поминутно поворачивалась к Рерику, спрашивая:

— А серьги мне идут? А бусы к лицу?..

Потом они пошли по улицам Аахена, через пригород направились к дубовой роще. Они разговаривали о пустяках, но им казалось, что они обсуждают что-то важное и значимое; ими овладели необыкновенная радость и беспричинная беспечность. Они шли и улыбались неизвестно чему, всё им казалось прекрасным и необыкновенным. Изредка касались пальцами рук, потом он взял её руку и уже не отпускал. Они остановились возле развесистого дуба, он легонько привлёк её к себе, и вдруг невидимая сила бросила их в объятия друг другу…

Она первой отстранилась от него, произнесла в полузабытьи:

— О, Рерик! — и прильнула горящей щекой к его груди. Он гладил её по густым волосам, пьяный от счастья…

Но вдруг она сказала:

— Это невозможно!..

— Что — невозможно?..

— Наш брак. Он неосуществим.

— Почему?

— Ты — язычник, а я — христианка!

— Тогда переходи в язычество.

— Христиане не возвращаются в язычество….

Рерик немного подумал. Он вспомнил церковь, то потрясение, которое испытал, находясь в нём, произнёс:

— Тогда я перейду в христианство.

— Правда?

— Да. Ради тебя я готов на всё.

И с этого момента для них начались дни безмерного счастья. При свиданиях Рерик шептал ей ласковые слова, которые не приходилось выдумывать, а они шли из самого сердца, говорил, что влюбился в неё по пути в Аахен, только боялся признаться даже самому себе. Она же с затаённой улыбкой отвечала, что только сейчас испытала, что такое настоящая любовь. В прежнем чувстве к Уто у неё было много детского, она не задумывалась об их отношениях, да и что могла понимать она в свои семь лет, когда состоялась их помолвка? Она держалась с ним, как с другими детьми, только был он для неё каким-то особенным другом, но не больше. Шли годы, но ничего не прибавлялось к её чувствам, всё оставалось по-прежнему. Как были их отношения детской забавой, так и остались ими.

Скоро они стали строить свои планы на будущее.

— Я провозглашён князем бодричей, — говорил Рерик, — хотя ещё год вместо меня будет править Дражко. Я поставлю его в известность о своём предстоящем браке с тобой, саксонской герцогиней, и он не сможет мне препятствовать в этом. Вот уже семь лет царит между нашими племенами мир и согласие, поэтому никаких препятствий соединению наших судеб нет.

— Мой род, — отвечала Ильва, — старинный и знатный. Мои дед и отец всю жизнь провели в войне против франков, стали хорошо известны в стране как мужественные и честные воины. На первое место отец ставит незапятнанную честь своего рода. Я для него — самая любимая дочь, он не будет противиться её желанию, тем более браку с таким женихом, как князь племени бодричей.

Так и решили: когда закончится сорокадневный траур по Уто, они объявят своим родителям о своём решении соединить свои судьбы.

А через две недели прискакал гонец из Падербори и сообщил, что в родной дом вернулся Уто, выкупленный из норманнского плена. Раздавленный новостью сидел в своей комнате Рерик, когда к нему вошла Ильва и с каменным выражением на лице сообщила, что исполнит волю родителей и выйдет замуж за Уто, а всё, что произошло между ними, они должны забыть и никогда не напоминать друг другу.

В тот же день она уехала в Альдинбург.

Не сразу Рерик в полной мере ощутил свалившуюся на него беду. Сначала он почувствовал необычную пустоту вокруг себя. Вроде потерял что-то нужное и важное, а что — не мог сразу сообразить, мыкался из угла в угол, как неприкаянный. Только потом обрушилось на него что-то тяжёлое и страшное. Он не в состоянии был думать ни о чём, кроме Ильвы.

«Ильва, Ива, — повторял он бесконечно, — где ты теперь, моя Ивушка?» Его грызла тоска. Он не мог находиться на одном месте — непослушные ноги несли его по тем местам, где они бывали с Ильвой. Вот величественный храм, где она, скорбно склонив голову, молилась за всех живых и мёртвых. Вот здесь она подошла к его стенам и, повернув к нему прекрасное лицо, сказала: «Как люди сумели возвести такую красоту?». А здесь, в лесу, они впервые поцеловались, и до сих пор он чувствует её сладкий девичий запах…

Как-то оказался на рынке. На высоком помосте стоял облачённый в воинскую одежду мужчина и громко выкрикивал: