Виктор Смирнов - Адъютант его превосходительства. Том 2. Книга 3. Милосердие палача. Книга 4. Багровые ковыли

Средний же брат, самый стойкий, энергичный и деловой Яков, пошел в революционеры, претерпел ссылки и тюрьмы, прихватил туберкулез и оставался бы в бунтовщиках и париях, да тут в России победила революция. Он возглавил Октябрьское восстание, провел его очень толково и уже в ноябре семнадцатого был выбран председателем ВЦИК (по сути, гражданским главой Республики), оставаясь секретарем ЦК и председателем комиссии по выработке Советской конституции. То есть он стал как бы русским Вашингтоном!

В восемнадцатом Яков прислал брату Вениамину в Америку лаконичную телеграмму: «Ты здесь очень нужен. Приезжай».

Вениамин тосковал по России. Даже собственный банк не был ему утешением. А тут новая, революционная Россия, свободная страна, и брат — ее президент. Вениамину еще не исполнилось и тридцати, он жаждал новых дел и, кроме того, не прочь был убежать от некрасивой, хотя и очень богатой невесты.

Он бросил все и приплыл в Россию, преодолев по дороге тысячи препятствий и претерпев временный арест. Для начала он стал наркомом путей сообщения: его талант должен был победить разруху. Используя свои связи и умение разговаривать с капиталистами, истратив несколько десятков миллионов золотых рублей, Вениамин закупил в Швеции около ста великолепных, мощных локомотивов и сумел через Финляндию перегнать их в Россию. Правда, чего стоила при этом только одна переделка паровозов для русской колеи перед первой финской станцией Кеми!

Выяснилось, что эти паровозы слишком тяжелы для русских мостов, рассчитанных на сравнительно легкие брянские и луганские локомотивы. К тому же мосты были основательно испорчены войнами и требовали ремонта. Великолепные, лоснящиеся краской шведские машины мертвым грузом застыли в депо. А спустя короткое время и вовсе были отправлены на переплавку [35] Эта история нашла отражение в известном советско-шведском фильме «Человек с другой стороны» (в прокате — «Сто паровозов для Ленина») с В. Тихоновым в главной роли. Однако в фильме ничего не сказано о бессмысленности затрат. .

В марте девятнадцатого, тяжело простудившись на митинге, в споре с бунтующими брянскими железнодорожниками, стал скоротечно умирать брат Яков. Незадолго до смерти он, как всегда коротко, сказал Вениамину:

— Первое: я просил назначить тебя председателем Красного Креста. Это твое дело, не железные дороги… Второе: женись на Верочке Делевской. Иначе пропадет. Время тяжелое. Да и Коба ей не простит…

Верочка была юной красавицей актрисой, которая, по недоразумению оказавшись в ссылке, сошлась с Яковом, предпочтя образованного, умеющего говорить и убеждать Свердлова молчаливому, рябоватому грузину-революционеру по кличке Коба. Такой был у нее сибирский выбор.

Яков привез Верочку в новую столицу как любовницу, но от жены, преданной русокосой Клавы Новгородцевой, отказаться не мог. К тому же он любил сына Андрея.

С Верочкой все было ясно. Вениамин не возражал.

— Но почему Красный Крест? — спросил он. — Я не врач.

— Это то, что нужно для революции! И для тебя! — лаконично ответил Яков.

Когда Яков Свердлов умер, его провожали с почестями, каких Россия не видела со времен похорон Александра Третьего. Почетный караул. Дворянское собрание в лентах и цветах. Гроб под балдахином. На гражданской панихиде пели Нежданова, Богданович и Петров, бас шаляпинской силы. Вениамин и Верочка плакали навзрыд, незаметно взявшись за руки. Даже Коба — Сталин вытирал слезы, не упустив, однако, из виду двух сцепленных рук.

Так весной девятнадцатого Вениамин Михайлович остался с Красным Крестом, с Верочкой и с весьма неясными перспективами насчет дальнейшей своей судьбы.

Вернувшись после обеда на работу, Вениамин Михайлович увидел в приемной немолодого человека в пенсне, который поднялся ему навстречу. Секретарь, высокий, худой юноша, недоучившийся студент, который проходил в Красном Кресте особые университеты, доложил, что посетитель — член РКП(б), комиссар Гохрана профессор Старцев.

— Иван Платонович, — подсказал вышколенный секретарь. Он знал, что человека из Гохрана начальник примет сразу, как бы ни был занят. Просто так, без всякого предупреждения, из Гохрана не приходят. Тем более люди с таким сочетанием титулов и достоинств.

— Очень рад! — бодро сказал Вениамин Михайлович. Он вспомнил, что не далее как вчера вечером, после доклада о поездке в Швейцарию, об этом профессоре из Гохрана вскользь упомянул Николай Иванович Бухарин. Но в связи с чем — запамятовал. И все же обрадовался визитеру.

Войдя вместе с гостем в кабинет, Свердлов с огорчением заметил, что стопка накопившихся за неделю депеш не только не уменьшилась, но даже еще немного подросла и немым укором высилась посредине стола, придавленная тяжелым нефритовым пресс-папье с вензелем «Метрополя». Вениамин Михайлович вздохнул. Он устал от тяжелой, изматывающей и крайне ответственной, нелюбимой работы. А сколько еще встреч и секретных переговоров!

Старцев, достаточно поживший на свете, ценил не только свое время, но и время собеседника, тем более если он являлся высокопоставленным чиновником и, стало быть, крайне занятым человеком. И поэтому быстро и кратко изложил суть своего дела. И задал всего два вопроса: почему Красный Крест так решительно требует огромного количества «обезличенных» драгоценных камней и осознает ли председатель этой почтенной организации, что он, в сущности, как и некоторые другие учреждения, разоряет молодую Советскую Россию?

Свердлов криво усмехнулся. Профессор, хоть и назначенный в Гохран комиссаром, был, видимо, человеком наивным не разбирающимся в государственных делах.

— Вы ведь уже имели разговор по этому делу? — спросил Вениамин Михайлович. — Кажется, с Николаем Ивановичем? И что же, вас не удовлетворили его ответы?

— Именно Бухарин и порекомендовал встретиться с вами, — уклонился от прямого ответа Старцев.

«Ай да Николай Иванович! — подумал Свердлов. — Милый, добрый хитрован! Конечно, он обошелся ничего не значащими словами о „золоте и сортирах“ и под благовидным предлогом умчался, исчез, отбросив посетителя, как теннисный мячик, на другую сторону сетки».

Вениамин Михайлович поколебался с полминуты, стоит ли быть откровенным с профессором или поступить, как и Бухарин, — «отправить мячик еще куда-нибудь подальше». Но Старцев был фигурой явно значительной и заслуживающей доверия.

Свердлов сел рядом со Старцевым. Невесело усмехнулся. Был Вениамин Михайлович похож на брата: такая же бородка, тонкий нос, острые, темные, въедливые глаза. Но, в отличие Якова, он не горел неуемной революционной энергией и не ощущал себя правым в любом своем слове или поступке.