Виктор Смирнов - Адъютант его превосходительства. Том 2. Книга 3. Милосердие палача. Книга 4. Багровые ковыли

На беду, вся ТАОН досталась красным. Они уже испробовали ее в деле, уничтожая восставший Ярославль. Теперь они обрушат ее на Слащева, прежде всего на его жалкие трехдюймовки и почти такого же калибра «марианки», и на два устаревших осадных орудия в Блюмендорфе. Звукометрия даст им точные координаты. Грендаль, один из создателей ТАОН, не подведет.

Бедный Барсук-Недзвецкий. Ему предстоит весьма горький медовый месяц. Если уцелеет, конечно.

Слащев выслушал мнение Дубяго и двух командиров своих дивизий, в которых не насчитывалось и полутора полных полков: Андуладзе и Теплова, людей в годах, звезд с неба не хватающих, но опытных вояк. Ничего нового он не услышал и снова с горечью подумал о преимуществе красных: они каким-то образом сумели обнаружить десятки, сотни молодых военных талантов. Революция, видимо, всегда порождает маршалов так же незаметно и быстро, как питательный бульон порождает новую, незнакомую жизнь. Сперва это было революционное брожение, охватившее множество авантюристов и прощелыг, но постепенно выделились таланты. Этот краснобай Троцкий сумел оценить их и вывести на большую дорогу.

Правда, в конце концов, и они, белые, тоже оказались не лыком шиты. Как-то постепенно ушли полководцы старой, академической школы, и на их месте появились новые тактики, мастера удара и отскока: Кутепов, Дроздовский, Скоблин, Манштейн, Неженцев…

И все же — у красных подавляющее преимущество.

Пока он размышлял над всем этим, пока сухо докладывали начальники служб, у Слащева появилось единственно правильное, единственно возможное решение — как разгромить всю группировку красных вместе с ее ТАОНами и понтонами. Вместе со всеми молодыми гениями. Сделать это можно было, едва только красные начнут высаживаться на левый берег. Для этого Слащеву было достаточно вернуть в свое подчинение кавалерийский корпус генерала Барбовича.

Решение было настолько остроумным и действенным, что Слащев прервал ночное совещание, сославшись на то, что ему нужно обдумать услышанное.

Полковнику Дубяго он приказал начать отвод основных сил от Каховки, в первую очередь артиллерии, оставив в местечке лишь заслоны. Войска следовало сосредоточить вне зоны огня орудий TAOH.

— Но ведь они без особого труда займут Каховку! — удивился Дубяго. — Мы что же, отдаем им плацдарм?

Все смотрели на Слащева с недоумением. Он пожалел, что на совещании не присутствует Барсук-Недзвецкий — полковник понял бы его с полуслова.

План Слащева отличался простотой и неожиданностью. Пусть красные занимают плацдарм, расширяют его и ввязываются в бои. Тем временем конный корпус Барбовича скрытно переправляется через Днепр на красный правый берег верстах в сорока — пятидесяти выше Каховки и стремительным рейдом выходит на позиции Саблина со стороны незащищенного тыла. Он уничтожает главное оружие красных — тяжелую артиллерию, разрушает понтонные мосты. После этого Слащев прижимает переправившихся красных к реке и…

К утру Слащев изложил этот план изящно, как шахматный этюд, и в конце приписал: «Прошу срочного ответа».

С этим планом он отправил своего адъютанта сотника Карнакова с тремя хорошо вооруженными сопровождающими на штабном автомобиле в Севастополь, к Врангелю.

«Сотнику на автомобиле, слава богу, не придется ждать поезда в Юшуне, — подумал Яков Александрович. — Через десять часов он будет у главнокомандующего. Через двенадцать часов по радио придет шифрованный ответ из Ставки». В том, что ответ будет положительный, Слащев не сомневался.

Шофер гнал через рытвины и ухабы, не щадя машину. Пакет с надписью «Секретно, в собственные руки главкому» грелся на груди у Карнакова. Один из его сопровождающих все время держал на коленях пулемет «льюис».

Врангель получил пакет даже раньше, чем можно было предполагать.

Слащев с минуты на минуту ждал ответного решения. Скорее всего его срочно вызовут в Ставку для уточнения и согласования подробностей. А может быть, Врангель пришлет короткое утверждение: «С планом согласен».

«Юнкер Нечволодов» как могла старалась успокоить мужа. Слащев ходил из угла в угол, торопя время.

Радиограмма пришла к вечеру — и не от Врангеля, а от того же адъютанта Карнакова. Открытым текстом Карнаков сообщал, что пакет вручен лично главнокомандующему, а автомобиль задержан в Севастополе начальником штаба главкома «за непроизводительную трату бензина для переезда по делам не первостепенной важности». Врангель не ответил…

Ночью Слащев напился — да не вина из шабских подвалов, а какой-то дряни, и «юнкер», прикрывая живот одной рукой, другой стаскивала сапоги со своего мертвецки пьяного мужа.

Моцарт войны написал свой реквием. Эту музыку Врангель попытается сыграть на исходе кампании. Но будет поздно.

Утро выдалось в Блюмендорфе спокойным и ясным. Ничто не говорило о близости яростных сражений.

Наташа проснулась очень рано и долго всматривалась в лицо Владислава. Она была благодарна ему за то, что он сделал ее женой, женщиной и отдал ей часть своей жизни, не рассуждая. В морщинках, тронувших лицо двадцатитрехлетнего полковника, она усмотрела скрытую горечь, может быть, даже боль. В них угадывалась грозная судьба.

«Мой рыцарь, мой защитник, — думала Наташа. — Ты идешь навстречу поражению. Ты даже не понимаешь, что это за сила — большевики. Это больше чем армия. Это — стихия. Может быть, вскоре мне придется спасать и защищать тебя».

До Харькова Павел Кольцов, Старцев и вся компания «собирателей сокровищ» ехали с обычными задержками.

Опять пустынные степные места, поросшие дикой травой, неухоженные поля, узкие, почти пересохшие за лето речушки, скрывающие в зарослях верболоза жалкие отблески последней — до осенних дождей — воды…

На третий день пути — все та же степь… Приближался вечер, и пахли эти дичающие места дурманяще: какими-то медовыми ароматами сурепки, клевера, луговой кашки и многими, ведомыми только знахарям травами, заступившими место хлебов на этом, еще недавно славящемся своими богатыми урожаями донецком черноземе.

— Закрою-ка я дверь, — сказал Михаленко и пошел к раздвинутой настежь широченной двери теплушки. — Больно пусто кругом…

— Да что ты, Иван Макарович, — отозвался Старцев. — Запахи-то какие, и никого вокруг.

— Чтоб никого вокруг, здесь так не бывает, а вот щелку оставить и пулемет высунуть — оно как раз и хорошо, — сказал Михаленко. — Какая сейчас природа без пулемета?

И он принялся с натугой задвигать проржавевшую, с застывшими катками, дверь. И уже почти закрыл, как откуда-то из дивных вечерних мест, из верболоза, полоснуло короткой очередью. Как бы невзначай, для пробы. Мол, посмотрим, кто едет.