Игорь Болгарин - Адъютант его превосходительства. Том 1. Книга 1. Под чужим знаменем. Книга 2. Седьмой круг ада

— А почему бы вам так и не поступить? — спросил Кольцов.

— Осмелели! Поверили, что избежали смерти! — ухмыльнулся Щукин. — Просто в этом мире я еще верю в твердую порядочность, в твердую честь и в твердое честное слово.

— Вы дали честное слово? — догадался Кольцов. — Кому?

Щукин не ответил. На капот автомобиля набегала дорога. Она становилась более извилистой, петляла, объезжая пригорки. Потом вплотную к ней приблизились леса. Деревья клонились ветвями на дорогу.

— Здесь сойдете! — сказал наконец Щукин.

— Мне все равно, — ответил Кольцов.

Щукин приказал шоферу остановить автомобиль.

— Выходите!

Кольцов вышел из машины, и ему в лицо ударили запахи прелой листвы и цветущей акации, от этих запахов у него даже закружилась голова. Следом за Кольцовым вылез Щукин.

— Вы свободны, — сказал он. — Но прежде чем вы уйдете, я обязан выполнить одно неприятное для меня поручение и передать вам письмо моей дочери. Надеюсь, по прочтении вы уничтожите его, дабы в случае чего не скомпрометировать ее.

— Как? Разве Таня еще не уехала в Париж? — удивленно спросил Кольцов.

Но Щукин словно не слышал этих слов.

— Я дал Тане слово передать вам его не читая… Возьмите.

Кольцов принял письмо. А Щукин торопливо сел в автомобиль, прикрывая дверцу, на мгновение задержал ее, сказал:

— Уходите! И упаси вас бог вновь оказаться в Севастополе, потому что… потому что…

Не закончив, он резко хлопнул дверцей. Взревел мотор, и автомобиль помчался по дороге.

Проводив его взглядом, Кольцов неторопливо сошел с дороги, нырнул в густой кизиловый кустарник, какое-то время пробирался по нему. Поднялся на пригорок, кустарник расступился, остался внизу. Здесь было просторнее, хотя и сумеречнее. Серое небо с трудом просеивало свой свет сквозь густую листву. Прислонившись к дереву, Павел вынул из кармана куртки письмо. Ее письмо. Внимательно осмотрел его. Заметил небольшое пятнышко на конверте. Быть может, она нечаянно обронила слезу, когда вручала отцу и умоляла передать…

Он бережно вскрыл конверт, извлек из него розовый тонкий листочек. Ему даже показалось, что от письма слабо повеяло едва уловимым ароматом — это был даже не запах духов, а едва уловимый запах свежести, чистоты.

— «…Прощайте, мой друг! Прощайте, Павел! Прощайте тот, кого я так любила. — Кольцов читал письмо, и ему казалось, что звучит ее волшебный голос, и ему даже слышались присущие ей интонации. — Вы были для меня воплощением мечты. Первая любовь! Она ведь так доверчива. Я верила вам, верила, что вы тоже любите, а это была… игра! Непостижимо, но у меня нет ненависти к вам. Должно быть, я вас все еще люблю… Папа сказал мне, что Петр Николаевич даровал вам жизнь, и я не смогла скрыть своей радости, и папа понял, что я по-прежнему… нет, даже еще сильнее люблю вас. Но на днях папа отправляет меня во Францию — и у меня разрывается сердце от мысли, что я никогда, никогда больше не увижу вас…»

Спрятав письмо в карман, Кольцов огляделся. Нужно было уходить. Кто знает, что взбредет в голову полковнику Щукину. Быть может, вышлет сюда сотню солдат, и они без всякого труда изловят его.

Вдали виднелись горы. Кольцов подумал, что следует идти туда. В горах его труднее будет схватить. И скрываться там легче. Он всегда найдет убежище в любой трещине, расщелине, пещере. Прежде всего надо попытаться достать хоть какую-то одежду и еду. И уж тогда пробраться в Симферополь, чтобы разыскать кого-то из старых своих друзей и с их помощью выйти на подполье. В том, что оно существует, он не сомневался… А возможно, рискнет и отправится в Севастополь, отыщет Наташу и Красильникова — они там, иначе не было б письма, доставленного Коленом…

Весь день он шел навстречу горам.

Рассеялась морось, сквозь рваные облака выглянуло солнце. Кольцов устал и хотел есть. Пару раз он слышал совсем близко мычание коров и лай собак — видимо, проходил мимо сел. Но завернуть туда не решился. Боялся, что, увидев его арестантскую одежду, крестьяне сразу же отдадут его врангелевцам.

Идти приходилось в гору, каждая верста пути теперь давалась ему все с большим трудом. Пот застилал глаза, и он время от времени стирал его жестким рукавом арестантской тужурки…

Чем выше он поднимался, тем становилось холоднее. Его окружали скалы, и от них тянуло холодом. Перепрыгивая с камня на камень, он преодолел быстрый ручей. Шел, хоронясь между скалами. На каком-то повороте неосторожно вышел из-за скалы и прямо перед собой увидел человека на коне. Форма на нем, хоть и без погон, была явно офицерская. На полушубке — пояс с кобурой, за плечами — винтовка.

Кольцов понял, что его заметили, и все же шарахнулся назад. Но всадник пришпорил коня и двинулся ему навстречу.

— Эгей-ей! Выходи! — издали крикнул всадник.

Кольцов не отозвался. Он бросился между скал в обратную сторону, и узкое каменное ущелье вывело его к обрыву.

— Эй, выходи! Не заставляй меня винтовку с плеча снимать! — уже раздраженно приказал всадник.

«Недолго музыка играла», — с досадой подумал Кольцов и выглянул из-за валуна.

— А ты кто такой? — спросил он.

— А кто тебе нужен? — в ответ тоже спросил всадник.

— Почему на тебе погон нету?

— Они мне не к лицу, — лениво отозвался всадник и вдруг сердито закричал: — А ну, хватит бейцы крутить! Выходи! А то бомбу в тебя кину!

— Вот этого — не надо, — спокойно сказал Кольцов и пошел навстречу всаднику. — Руки поднимать, что ли?

— Как хочешь. Оружия-то у тебя все равно нету. Я за тобою давно наблюдаю.

Кольцов вышел к всаднику, всмотрелся в его пожженный у костров, потрепанный полушубок, в небритое, исхудавшее лицо и понял, что это не врангелевец. Он — либо из остатков орловских повстанцев, офицеров, выступивших против Врангеля, либо — «зеленый». Встреча и с теми и с другими не представляла для Кольцова опасности.

— Веди меня к командиру! — попросил Кольцов всадника.

Всадник не ответил. Молча тронув коня, он потрусил между скалами. Кольцов заспешил следом.

— Слышь, парень! Не торопись, а то ведь отстану и убегу!

— Не убежишь, — отозвался всадник, не оборачиваясь. — Ты вокруг погляди — и все поймешь.

Кольцов огляделся и только сейчас приметил едва видимых среди камней еще несколько человек. Стволы их винтовок и их взгляды были направлены на него…

Было уже довольно поздно, когда полковник Щукин вернулся в город. Домой не поехал, возвратился на службу. Торопливо прошел по гулким сумеречным коридорам контрразведки. В кабинете, не зажигая света, присел в кресло, устало откинул голову. Пытался о чем-то думать — не думалось.

Последние месяцы он постоянно чувствовал себя опустошенным, выпотрошенным. И ощущение это не проходило, более того, усиливалось. Как-то вскользь подумал о Кольцове: «А ведь победил». Подумал беззлобно, словно о ком-то, не имеющем к нему никакого отношения.