Игорь Болгарин - Адъютант его превосходительства. Том 1. Книга 1. Под чужим знаменем. Книга 2. Седьмой круг ада

Не колеблясь больше, Кольцов решил:

— Ну что ж… Как любил говорить его превосходительство генерал Ковалевский, «за неимением гербовой пишут и на простой». Пошли искать Маму!

Вдалеке узкой полоской белела разрезавшая степь дорога. Кольцов и Воробьев направились к ней. Они шли, и им казалось, что степи не будет конца.

Послышался скрип колес. Их догоняла зеленая бричка, запряженная парой коротконогих, с косматыми гривами лошадей. За спиной возницы блестел на солнце ствол винтовки.

— Не оборачивайся больше! — сказал Кольцов. — Иди как ни в чем не бывало.

Запыленные лошади догнали их. Раздался голос возницы:

— Огонь есть? Курить надо!

По круглому и плоскому лицу в вознице нетрудно было узнать калмыка. Кольцов знал, что в свое время из донских калмыков в белой армии сформировали целый полк — Зюнгарский. Вид у солдата был скучный. Оживился он, лишь увидев у Кольцова зажигалку из патронной гильзы. Он сам предложил подвезти их, — видимо, одиночество наскучило. Кольцов и Василий тут же забрались в бричку. Солдат направлялся в село Большой Тархан — от него до Мамы было рукой подать.

Ехали. Возница жаловался на жизнь. Когда начал рассказывать, как отходили они с Кавказа на Крым, совсем детская обида выступила на его плоском лице.

— Матер-черт офицера! — сказал он. — Моя кричит ему: ты погоны снял и кто тебя знает, а мой кадетский морда всяк большак видит! Просил — бери моя с собой. Все равно бросал. Опять побежит — опять бросит. Так. Матер-черт!

— А ты бы раньше убежал, — посоветовал Кольцов.

— Куда бежать? Зачем бежать? — грустно сказал калмык. — Служба нельзя бежать, матер-черт!

Попрощались с ним на въезде в Большой Тархан — отсюда дорога к Маме круто забирала влево.

Село Мама стояло на берегу. Пологим амфитеатром оно спускалось к морю. Первая же старуха на вопрос о Тихоне Дмитриевиче указала дом рыбака. Приземистый и глиняный, с красиво расписанными оконными наличниками, он стоял едва ли не на той самой линии, куда в лютые штормы могут докатываться волны, а двор и вовсе спускался к самой воде.

Тихон Дмитриевич — человек лет пятидесяти, в жилистой фигуре которого чувствовалась скорее не сила, а выносливость, — встретил незнакомых людей довольно спокойно и даже равнодушно. Во дворе, отгороженном от улицы редким плетнем, он старательно выстругивал широкую, тяжелую доску. Рядом с ним играли трое детей. Увидев незнакомцев, он отослал детей в дом, однако работу не прервал.

— Здравствуйте вам, — несколько смущенный холодностью хозяина, сказал Воробьев.

— Здравствуйте, — неприветливо отозвался рыбак, взвалил на плечи оструганную доску, взял топор и, не оборачиваясь, пошел к воде.

Кольцов и Василий озадаченно переглянулись и, делать нечего, двинулись следом. По морю одна за другой перекатывались невысокие, с белыми гребнями волны. Десятка полтора баркасов и лодок стояли на песчаном берегу. Справа от села далеко в море заполз остроконечный каменный мыс.

Рыбак подошел к выкрашенному суриком баркасу, прислонил доску к его высокому борту. Осторожно кашлянув; Василий вновь попытался завязать разговор. Сказал с вызовом:

— А у нас родню по-другому привечают… — И многозначительно добавил: — Я — Василий, Мариин муж.

— Мариин? — удивился рыбак. — Воробьев, что ли?

— Воробьев. А что, не похож?

— Похож, не похож, — проворчал рыбак. — Я ж тебя, своячок, ни разу в жизни не видал.

— Вот и гляди, разглядывай!

— Ну да! Для того, что ли, и припожаловал? Из Новороссийска? От красных? — скептически сощурился Тихон Дмитриевич и перевел свой прицельный взгляд на Кольцова. — А это кто ж с тобой?

— Товарищ. Звать Павлом.

Рыбак кивнул, давая понять, что запомнил.

— Тут такое дело… Товарища надо доставить в Кирилловку, — неловко попросил Василий.

Рыбак удивленно покачал головой:

— Вы что же, за этим сюда добирались?

— За этим.

Тихон Дмитриевич еще раз удивленно качнул головой, молча забрался в баркас и принялся выбивать подгнившую банку.

— Выходит, зря мы на тебя надеялись? — напористо и прямо спросил Василий.

Рыбак сосредоточенно орудовал топором и не отозвался.

— Сам боишься, посоветуй, кто сможет! — попросил Василий.

— Никто.

— Товарищ хорошо заплатит, — как последний, самый веский аргумент бросил Воробьев.

Тихон Дмитриевич отложил топор:

— А я думал, у Марии мужик поумнее будет. Разве об деньгах речь! — И он опять склонился над банкой.

Кольцов понял, что пора ему вмешаться в этот разговор.

— Мы — свои, нас не следует бояться. — Он снял фуражку, вытер потный лоб.

— Теперь все свои. Чужих нету. Всеобщее братство!

И тогда Кольцов решил — была не была! — говорить с Тихоном Дмитриевичем откровенно. Зла он им не причинит, не выдаст, а может, и окажет помощь. Или что-то посоветует.

— Если я до завтра не попаду в Кирилловку, случится большая беда, — решительно сказал Кольцов. — Белые готовят десант на ту сторону, а наши не знают об этом. Их могут застать врасплох.

— Во-он как! То-то белые засуетились… — Покачав головой, рыбак продолжил: — А в море, братцы, я все же не пойду. И обижаться на меня нечего: третьего дня нас всех предупредили — кто до воскресенья выйдет в море, тот больше не увидит своей посудины. Такие дела… — Кивнул через плечо: — Вон миноноска уже несколько дней за берегом следит. Мимо нее не проскочишь! — Видимо, посчитав разговор оконченным, он вновь принялся за работу.

Павел только теперь увидел на горизонте темную полоску миноносца. И понял, что никакие уговоры не переубедят рыбака.

— Жаль, — вздохнул Кольцов.

— Жаль не жаль, а будет так, как сказано… — После долгой паузы он прервал свое занятие: — Допустим, ночью можно было бы проскочить. Допустим. Так ведь шторм идет!

Садилось солнце, заливая багрянцем облака. Вечер был тихий, слегка ветреный.

Закончив работу, Тихон Дмитриевич стал собирать инструмент.

— А по-моему, не похоже на шторм, — возразил Василий.

— Не слышишь, пески поют? — сердито спросил рыбак.

И верно, перекатываясь под ветром, уныло скрипел песок.

— У вас в Новороссийске кругом камень — потому другие приметы, — пояснил он. — А у нас чайка да песок шторм предвещают… К ночи разгуляется!

Повечеряли в горнице. Спать Кольцова и Воробьева разместили в сарайчике. На душистое сено хозяйка кинула домотканое рядно и, пожелав доброй ночи, ушла. Лежа на сене, они слышали, как по двору, покашливая, ходил Тихон Дмитриевич, управлялся со своим хозяйством. Потом все стихло.

— И обижать твоего родственника не хочется, — тихо проговорил Кольцов, — и выхода другого нет… Рискнем?

— Да я и сам уже подумал, — поняв его с полуслова, вздохнул Василий. — Двинули?