Джозеф Конрад - Дуэль. Победа. На отмелях

— Нагнитесь ниже. Еще ниже!

Застывшая кровь ее тела начала медленно пульсировать. Она нагнулась низко, еще ниже, упала на колени и тут заметила слабый запах дыма и различила смутный шепот встревоженных голосов. Все это доносилось до нее через отверстие, находившееся на уровне ее головы и шириной не более чем в два сложенных бревна. Лингард огорченно говорил ей:

— Я не мог заставить никого из них открыть ворота.

Миссис Треверс не в силах была произнести ни звука.

— Вы здесь? — спросил Лингард тревожно, так близко от нее, что его дыхание касалось ее лица. Миссис Треверс сразу ожила и поняла, что ей надо делать. Она сунула голову по плечи в отверстие и почувствовала, как ее подхватили под мышки и тащат с такой силой и быстротой, что шарф ее зацепился за бревно и остался в проходе. Те же могучие руки подняли ее и поставили на ноги. Лингард пытался что-то сказать, но в его встревоженном бормотании нельзя было разобрать ничего, кроме полубезумных восклицаний: «Вы!.. Вы!..» — которые повторялись опять и опять. Он не выпускал ее из рук; его мощная хватка превратилась в тесное, сокрушающее объятие, страстный порыв которого не знал уже никаких границ и удержа. Подобно тому как несколько мгновений тому назад голос его проникал весь воздух, так теперь его властная и неодолимая сила заполняла, казалось, все пространство. Каждый раз, как миссис Треверс инстинктивно пыталась оказать сопротивление этой безграничной мощи, воля Лингарда, буйная и возносившая ее куда-то ввысь, снова и снова торжествовала над ее усилиями. Несколько раз миссис Треверс переставала чувствовать под собой землю и испытывала какую-то страшную беспомощность, какое-то безрадостное торжество. Неизбежное случилось. Она предвидела это — и все время, в темноте, в красном отсвете костров внутри ограды, человек, в чьих руках она билась, оставался невидим ее глазам — ее полузакрытым глазам. «Он задушит меня до смерти, сам того не сознавая», — пришло ей в голову.

В эту минуту Лингард был слепой стихией природы. Миссис Треверс зажмурила глаза, голова ее немного откинулась назад. Но уже не инстинктивно, а с сознательной покорностью, как бы по чувству справедливости, она отдалась его объятиям. Это полоснуло Лингарда, точно кинжалом. Он вдруг совсем выпустил ее из рук, и она упала бы на землю, если бы не ухватилась за его руку. Лингард, казалось, предвидел это; несколько мгновений все ее тело держалось на этой застывшей руке, в которой не дрогнул ни один мускул. Где-то сзади слышались тупые удары о дерево, голоса и движения людей.

Вдруг голос произнес: «Готово», — и выразительная энергия этого слова, хотя и не понимаемого ею, помогла миссис Треверс прийти в себя. Когда Лингард едва слышно спросил:

— Почему вы ничего не говорите? — она без смущения отвечала:

— Дайте мне сначала отдышаться.

Звуки вокруг них замолкли. Малайцы уже успели заложить отверстие, через которое протащили ее руки Лингарда, сдавившие ее до полусмерти, погрузившие ее в состояние самозабвения, но все же оставившие ей жизнь. Она испытывала странную душевную ясность, словно исполнила долг. Совершенно спокойная, ни о чем не думая, она держалась за железную руку Лингарда и шарила по земле ногой, ища потерянную сандалию. О да, ее подняли с земли куда-то высоко, и она не чувствовала ни стыда, ни раскаяния. Но он не должен знать об этой потерянной сандалии! Сандалия так же символична, как сброшенное покрывало. Он не знает и никогда не узнает. Но где же эта вещь? Миссис Треверс сознавала, что они ни на вершок не тронулись с места. Вдруг ее нога нащупала сандалию и, все еще держась за руку Лингарда, миссис Треверс нагнулась, чтобы обуть как следует ногу. Наконец она подняла голову, все не выпуская его руки, и оба взглянули друг на друга. Лингард стоял весь застывший, усилием воли сохраняя самообладание, но испытывая такое чувство, словно в сердце его бушевали волны неистового, еще никогда в жизни не испытанного урагана; а женщина, точно вся опустошенная, была еще не в силах думать, хотя и начала сознавать положение и вспоминать только что случившееся.

— Я целый час смотрел в эту бойницу, с тех пор как они прибежали сообщить мне о ракетах, — сказал Лингард. — Я тогда сидел у Белараба. Я увидел, как вы вышли на берег с факелом в руках, и думал, что я грежу. Но я был бессилен. Я чувствовал, что должен броситься к вам, и не смел. Все группы пальм полны людей. Так же и дома, которые вы видели, когда были со мной на берегу, полны людей. Вооруженных людей. Курок спустить ничего не стоит, но когда началась перестрелка, дело плохо… А вы шли одна открытым местом, с этим факелом над головой! Я не смел. Вам было безопаснее идти одной. У меня хватило силы удержаться и смотреть, как вы идете берегом. Никто, никто никогда не видел ничего подобного. Зачем вы пришли?

— Разве вы никого не ждали? Не меня, а посланного?

— Нет, — отвечал Лингард, сам удивляясь своему самообладанию. — Как он позволил вам уехать?

— Капитан Иоргенсон? Он сначала отказывался и говорил, что имеет на этот счет приказания от вас.

— Но как вам удалось обойти его? — спросил Лингард самым мягким своим голосом.

— Я и не старалась, — начала она и замялась.

Вопрос Лингарда, хотя, по-видимому, и не очень заинтересованного в ответе, снова пробудил ее подозрения насчет Иоргенсона.

— В конце концов, мне пришлось много говорить, — продолжала она, еще слегка задыхаясь, но чувствуя, как ее исчезнувшая было в этих объятиях личность снова возвращается и приобретает былое значение под неподвижно-внимательным взглядом этого человека.

— Капитан Иоргенсон всегда смотрел на меня, как на бремя, и, может быть, решил от меня отделаться даже вопреки вашим инструкциям. Что, он вполне нормален?

Миссис Треверс перестала опираться на руку Лингарда и теперь вполне овладела собой. У нее осталось только смутное, захватывающее воспоминание о кратковременном взлете над землей, на которой сейчас она уже крепко стояла. «Неужели это все?» — спрашивала она себя без горечи, но с каким-то нежным презрением.

— Он настолько нормален, — мрачно отвечал Лингард, — что, если бы я послушался его совета, вы не нашли бы меня здесь.

— Что это значит — здесь? В этой ограде?

— Нигде.

— Но что же бы тогда случилось?

— Это одному богу известно. Что бы вообще случилось, если бы мир не был создан в семь дней? Я знаю вас почти как раз семь дней. Началось с того, что я пришел к вам украдкой, как тать в нощи. Где, черт возьми, я слышал это выражение? Так вот… И человек, за которым вы замужем, считает меня не лучше вора.

— С вас довольно было бы того, что я никогда в вас не ошибалась, что я пришла к вам меньше чем через сутки после того, как вы так презрительно бросили меня. Не уверяйте меня, что вы не слышали, как я вам кричала. Вы слышали. Вся шхуна слышала, потому что я не стыдилась.