Джозеф Конрад - Дуэль. Победа. На отмелях

— Ах, она сказала, что пойдет вместе с вами, — рассеянно повторил Лингард.

Д'Алькасер чувствовал, что этот человек бросил его на произвол судьбы. В двух шагах от себя он заметил Белараба с тремя смуглыми телохранителями, облаченными в белое и невозмутимо спокойными. В первый раз со времени кораблекрушения сердце д'Алькасера екнуло.

— Но, может быть, — продолжал он, — этот мавр, в конце концов, не будет настаивать, чтобы нас выдали на жестокую смерть, капитан Лингард?

— Несколько часов назад он настаивал, чтобы вас выдать сегодня в полночь, — сказал Лингард, даже не смотря на д'Алькасера.

Д'Алькасер слегка взмахнул руками и опустил их. Лингард присел на лафет тяжелой пушки, направленной на лагуну, и скрестил руки на груди.

— Значит, нам дали отсрочку? — тихо спросил д'Алькасер.

— Нет, — отвечал Лингард. — Отсрочку получил я.

Наступило долгое молчание. Тихие разговоры, раздававшиеся со всех сторон палисада, прекратились. Звуки гонга замерли. Только часовые, рассевшиеся на верхних ветвях огромного дерева, слегка шелестели листьями.

— О чем вы думаете, капитан Лингард? — полушепотом спросил д'Алькасер.

— Я стараюсь не думать, — отвечал Лингард тем же тоном и не меняя положения.

— Что? Стараетесь не думать? — Да.

— Разве сейчас подходящее время для такого эксперимента? — спросил д'Алькасер.

— А почему нет? Мне дана отсрочка. Не сердитесь на меня за это, мистер д'Алькасер.

— О, конечно, я не сержусь. Но ведь это, пожалуй, опасно?

— Вам остается положиться на судьбу.

Д'Алькасер испытал минуту внутренней борьбы. Он спрашивал себя, не следует ли ему рассказать Лингарду, что миссис Треверс пришла в ограду с поручением от Иоргенсона. Он уж собирался посоветовать Лингарду пойти к миссис Треверс и спросить ее напрямик, не поручено ли ей передать ему что-нибудь, как вдруг сидевшие на дереве невидимые часовые закричали, что туман рассеивается. Вдоль ограды пробежало волнение.

Лингард почувствовал на лице дуновение воздуха, туман быстро пополз через бревна, и внезапно перед глазами наблюдавших развернулась покрытая сверкающей рябью лагуна, слабо плескавшая о берег. Множество рук закрыло глаза от света, и послышались изумленные восклицания при виде целой стаи челноков самых разнообразных размеров, сгрудившихся, словно огромный плот, неподалеку от «Эммы». Возбуждение росло с минуты на минуту. Теперь уже было несомненно, что Тенга вышел в лагуну. Но о чем думал Иоргенсон? «Эмма» казалась покинутой своим капитаном и экипажем, а подъехавшие к ней люди, по-видимому, замышляли немедленное нападение. Хотя Лингард и решил отогнать от себя все мысли до последней минуты, он все же почувствовал изумление и страх. Что за игру вел Иоргенсон? Лингард ждал, что вот-вот борта «Эммы» покроются дымками выстрелов, но целая вечность прошла, а до слуха его не донеслось ни единого выстрела.

Лодки боялись подъезжать близко. Осаждающие, очевидно, находились в нерешительности. Но почему же Иоргенсон не положит конца их колебаниям хотя бы одним или двумя залпами в воздух? Несмотря на тоскливое оцепенение, Лингард почувствовал, что возвращается к жизни, к простой жизни с ее ощущениями боли и смертности, словно человек, пробужденный от сна ударом в грудь. Что значило это молчание на «Эмме»? Неужели уже ее взяли приступом во время тумана? Это было невероятно: в таком случае они непременно слышали бы какой-нибудь шум. Нет, лодки стояли на месте, потому что знали, с какой отчаянной защитой им придется встретиться; и, должно быть, Иоргенсон хорошо знал, что делает, воздерживаясь от стрельбы до последней минуты, чтобы трусливые сердца остыли от страха перед убийственным огнем, который их ждет. Достоверно было только одно: Белараб должен был бы сейчас же отворить ворота, ударить всеми своими силами на дальнюю часть поселка, захватить укрепления Тенги и, таким образом, раз навсегда покончить с этим интриганом. Лингард повернулся к Беларабу, но вождь в это время пристально разглядывал лагуну через подзорную трубу, покоившуюся на плече нагнувшегося раба. Он был неподвижен, как изваяние. Вдруг Белараб бросил трубу, которую чьи-то руки подхватили на лету, и сказал Лингарду:

— Боя не будет.

— Почем ты знаешь? — изумленно произнес Лингард.

— У трапа стоят три пустых сампана, — сказал Белараб едва слышным голосом. — Там ведутся дурные разговоры.

— Разговоры? Не понимаю, — медленно проговорил Лингард.

Но Белараб уже отвернулся к своим трем провожатым, спутникам его бурной юности, когда-то неистовым воинам, а теперь невозмутимым, набожным и мудрым советникам. Они стояли в белых одеждах, с шапочками из плетеной травы на бритых головах, с подвешенными к кистям четками и с великим спокойствием на темных лицах.

— Белому человеку изменили, — прошептал он им спокойно.

Д'Алькасер, ничего не понимая, наблюдал всю эту сцену: Рокового Человека, встревоженного и свирепого, словно потревоженный лев, закутанных в белое мавров, толпу полуголых варваров, усевшихся у пушек и стоявших у бойниц. Миссис Треверс, опустив на лицо белый шарф, стояла на веранде. Муж ее, очевидно, был слишком слаб после приступа лихорадки и остался внутри хижины.

Если бы не это обстоятельство, все трое были бы неподалеку друг от друга в миг катастрофы, которая подарила им жизнь ценою других погубленных существований. Д'Алькасер слышал, как Лингард громко попросил передать ему подзорную трубу, и видел, как Белараб сделал какой-то знак рукой. Вдруг он почувствовал откуда-то из-под низу Сильнейший толчок, небо с грохотом разверзлось над его головой, изрыгая красные языки пламени, и все вокруг погрузилось сразу в непроглядную мглу, сквозь которую едва виднелось потускневшее утреннее солнце. «Эмма» взлетела на воздух. И когда прекратился дождь падавших в лагуну обломков, бревен и изувеченных трупов, видно было только застывшее в небе облако дыма, бросавшее свою тень на Берег Убежища, где кончилась теперь всякая борьба. Протяжный вой ужаса раздался над поселком и сейчас же сменился глубоким молчанием. В беспорядочной панике люди убегали из домов в поля. Груда лодок на лагуне сразу разрядилась: одни из них пошли ко дну, другие поспешно уплывали по всем направлениям. Остатки «Эммы» пылали ярким пламенем, и густое темное облако висело тяжелой массой высоко над лесом, видимое на много миль кругом.

Раньше всех опомнился Белараб. По привычке он воскликнул:

— Велик Аллах! — и посмотрел на Лингарда. Но Лингард не смотрел на него. Взрыв точно лишил его способности речи и движения.

Он тупо глядел на пылавшие остатки «Эммы» и на зловещее облако дыма — детище Иоргенсона, презиравшего жизнь людей. Белараб отвернулся. Мнение его изменилось. Он не смотрел теперь на Лингарда, как на человека, которого предали, но все же это был человек, потерявший все свое значение. Всего важнее теперь было Беларабу немедленно выпроводить из лагуны всех белых людей. Он приказал распахнуть ворота, и толпы его вооруженных воинов сейчас же овладели всем поселением. Вскоре дома Тенги были подожжены, и Белараб, восседая на коне, выехал во главе триумфальной процессии, окруженный толпой старейшин и телохранителей.