Джон Биггинс - Двуглавый орел

Инцидент и впрямь глупый, и я должен извиниться за то, что молол такой вздор и надоедал вам с этим. Но мне напомнил о нем тот глупый фильм по телевидению. И это заставило меня вспомнить о событиях, произошедших еще на сорок лет раньше, летом и осенью 1916 года. О короткой, но беспокойной карьере пилота императорского дома Австрии: неполные четыре месяца в австро-венгерских военно-воздушных силах, за которыми последовали девять недель в воздушном подразделении имперских и королевских военно-морских сил.

После того как сестра Ассумпта помогла мне подняться в комнату (я могу управляться на лестнице самостоятельно, но сестры предпочитают, чтобы меня кто-нибудь сопровождал), я вынул старый фотоальбом и начал пролистывать страницы.

Сестры привезли меня сюда в мае — прошлым летом в Илинге я ужасно страдал от бронхиальной астмы.

Планировалось, что я некоторое время отдохну у моря, но сестры не выказывали желания меня возвращать, и, так или иначе, долгая военная карьера научила меня тому, что нет ничего более постоянного, чем временное. Нет, я допускаю, что могу умереть и здесь, на берегу прекрасного океана, ведь он казался мне какой-никакой, но всё-таки родиной. Но давайте относиться к подобным вещам проще.

Как я понимаю, у сестер Вечного поклонения был договор с похоронным кооперативом Суонси и Западного Гламоргана на поставку покойников, и за каждые похороны они получали кой-какую мелочь в качестве пожертвований, так что за год в казне Ордена накапливалась приличная сумма.

В Илинге бы этого не разрешили, потому что капеллан Ордена, жестокий старый фанатик по имени отец Чогала, считал, что кооперативное движение является частью всемирного масонского заговора большевиков и евреев. Но здесь сестры были достаточного далеко от его наставлений, так что могли делать то, что считали нужным.

Я спросил настоятельницу, сможет ли она договориться с кооперативом о том, чтобы похоронить меня в море — никакого гроба, просто морской холщовый саван и пара привязанных к ногам кирпичей — но она была категорически против этой идеи. Поляки живут в основном на суше и привыкли, что у каждого человека есть могила, возле которой можно выразить скорбь (не думаю, что остался на свете человек, который будет скорбеть по мне), но, так или иначе, она сказала, что местный кооператив вряд ли возьмется за морские похороны после ужасного случая, произошедшего несколько месяцев назад, когда рыбак выловил гроб около Тэнби. Я решил, что мне придется смириться с участью корма для червей.

Но я опять отвлекся. Что там с фотоальбомом? Ну так вот, к нем фотографии с 1915 по 1918 год, я вел его с разрешения императорского и королевского Военного министерства в качестве основы для послевоенных мемуаров о службе на австро-венгерской подводной лодке. Альбом вернулся ко мне в мае по совершенно невероятному стечению обстоятельств, оказавшись в пожитках умершего в западной части Лондона украинского эмигранта.

Большая часть фотографий запечатлела мою карьеру капитана австро-венгерской подводной лодки: линиеншиффслейтенант, барон Оттокар фон Прохазка, ас-подводник Средиземноморского театра военных действий, кавалер высшего военного ордена старой Австрии — рыцарского креста Марии Терезии.

Именно эти выцветшие фотографии послужили основой для моих воспоминаний, когда несколько недель назад Кевин с Эльжбетой уговорили меня сделать аудиозаписи. Но одна фотография, всего одна, осталась с тех последних месяцев 1916 года, когда меня вынудили уйти с подводной лодки, и я чуть не угробил себя в воздухе. Тем вечером я рассматривал эту фотографию при свете прикроватной лампы.

На выцветшей серо-коричневой фотографии семидесятилетней давности была изображена группа людей на фоне аэроплана на освещенном солнцем каменистом поле, обрамленном парой деревянных домиков и парусиновых ангаров. Судя по листве на деревьях на заднем плане, было примерно начало сентября, а вдалеке виднелась низкая гряда выветренных, лишенных всякой растительности гор.

Двое мужчин в кожаных летных комбинезонах и шлемах с защитными очками в компании четырех механиков, облаченных в мешковатые серые мундиры и высокие фуражки австрийских солдат. Самый высокий из двух пилотов определенно я: стройный, уверенный в себе, с биноклем на шее и планшетом для карты в руке, настоящий габсбургский кадровый офицер.

В создании рядом со мной едва ли можно было признать человека: на полторы головы ниже, сутулый, кривоногий, с выпирающей нижней челюстью и хмурым лицом, выглядывающим из-под козырька летного шлема, как зверь из клетки зоопарка или циркового аттракциона.

Этим человеком был мой личный водитель, фельдпилот [4] Фельдпилот (нем. Feldpilot)— пилот разведывательного самолета. , цугфюрер [5] Цугфюрер (нем.Zugsführer)— сержантское звание в австро-венгерских вооруженных силах (между капралом и фельдфебелем), под командованием которого могло находиться от восьми до тринадцати солдат. Золтан Тотт, ну или Тотт Золтан, как он сам себя называл, желая подчеркнуть венгерское происхождение.

Что касается аэроплана позади нас, даже не будь на нём черных мальтийских крестов на хвосте и крыльях, едва ли нужно быть экспертом в области истории авиации, чтобы узнать один из множества немецких двухместных разведывательных аэропланов времён Первой мировой войны: огромный, квадратный, без претензий на изящество или утонченность, лишь крепкий и практичный внешний вид, словно у породистой ломовой лошади.

Аэроплан стоит у нас за спиной на поле, негодующе возвышается на шасси с огромными колесами и как будто говорит: "Что ты там надумал, черт побери?" Короткий нос оснащен шестицилиндровым однорядным двигателем, а пространство между ним и передним краем верхнего крыла занимает неуклюжий коробчатый радиатор, Специалист без труда определит, что это австрийское изделие: точнее, модель "Ганза-Бранденбург CI".

Вообще-то по-настоящему знающий свое дело эксперт может сказать, что фотография сделана примерно в 1916 году, поскольку аэроплан без камуфляжной окраски, оставлен первоначальный цвет: поблескивает лакированной фанерой фюзеляжа и парусиной крыльев, последние настолько полупрозрачные (как я теперь замечаю), и, если внимательно приглядеться, можно заметить черные кресты на верхних крыльях, просвечивающие сквозь нижнюю часть крыла.

Можно также увидеть номер на фюзеляже, 26.74 , а также название, "Зоська", доставшееся нам от какого-то предыдущего польского экипажа. Любопытно теперь думать, что это был, пожалуй, единственный аэроплан за всю историю авиации, управление которым осуществлялось на латыни.

Странно также, что простое прикосновение к зернистой поверхности выцветшей фотографии вызывает в памяти все запахи тех давних лет, как одна из детских декоративных наклеек (правнучка господина Домбровского показала мне такую прошлым летом), при царапании которой ногтем возникает острый запах мяты или корицы.