Джон Биггинс - Двуглавый орел

Но поскольку в морской авиации эксплуатировались исключительно летающие лодки, то по понятным причинам пилоты старались сильно не удаляться вглубь страны. Так что большую часть времени эти два вида авиации жили сами по себе. Несколько армейских пилотов летали в морской авиации, но насколько я знаю, я оказался первым морским офицером, перешедшим на службу в армейскую авиацию.

Но даже в этом случае прием, который мне оказали на летном поле Хайденшафта, сильно выходил за рамки цивилизованной вежливости. Когда я прибыл к воротам, усталый и покрытый коркой пыли, то заметил, что караульные меня не приветствуют. Я уже собирался потребовать у них объяснить свое поведение, когда из караулки вышел адъютант. Я отдал честь, представился, засвидетельствовал своё почтение и хотел изложить свои соображения по поводу караульных, которые делали вид, что не узнали морского офицера.

Но только я открыл рот, как адъютант фыркнул:

— Ха, да это же наш мотоцикл. Откуда он у вас?

— Меня попросили вернуть его со станции в Дивакке.

— Наконец-то, давно пора.

Он схватился за руль и покатил его прочь, пока я пытался отцепить свой багаж.

— Подождите,— попросил я. — В моих приказах значится доложиться здесь командиру Девятнадцатой авиагруппы, а затем проследовать в вашу эскадрилью 19Ф в Капровидзу.

Адъютант остановился и обернулся.

— Мы имеем мало общего с тем местом, а что касается гауптмана Хейровски, то сомневаюсь, будет ли он рад вас видеть. На вашем месте я бы просто убрался и не стал его беспокоить.

— Что ж, хорошо, — сказал я, пытаясь держаться с достоинством, и снял с мотоцикла багаж. — Раз вы, видимо, не в состоянии поприветствовать меня, как подобает офицеру и коллеге, буду считать, что о прибытии я, согласно приказу, доложил, и отправлюсь на аэродром Капровидзы. Не окажете любезность, показав дорогу?

Адъютант, не оборачиваясь, неопределенно ткнул пальцем куда-то на юг.

— По дороге до железнодорожного переезда и мимо кладбища... — он внезапно остановился, осененный какой-то мыслью. — Фельдфебель!— проорал он в сторону поста охраны. — Вынеси-ка мне велосипед! К кретинам из Капровидзы прибыло пополнение.

Мне в руки выкатили велосипед.

— Окажите любезность, прихватите с собой, ага? Гауптман Хейровски стащил его в городе, чтобы подарить вашему герру командиру. Просил передать, что если гауптман Краличек захочет как-нибудь покататься — пусть приезжает, научим-покажем.

— Может, изволите изложить все это в письменном виде, если хотите, чтобы я передал такое своему командиру? — резко ответил я. — Сами понимаете — дуэли, суды офицерской чести и все такое.

Адъютант ухмыльнулся:

— Определенно. Под пружиной сиденья уже вложена записка. Что касается дуэлей между нашими командирами, то лично я сомневаюсь, что до этого дойдет... Но даже если и так, уж я точно знаю, на кого поставлю.

Стало ясно, что продолжать обмен оскорблениями бессмысленно. Усевшись на велосипед, к счастью, на колесах по-прежнему стояли резиновые шины, а не их эрзац-аналог из набитых коноплей брезентовых камер, я покатил по дороге до переезда.

Вскоре я выехал на проходившую по дну долины, мимо кукурузных полей, ровную дорогу, с обеих сторон которой росли тополя. Как я вскоре узнал, это было одно из немногих мест в долине Виппако, пригодных для обустройства взлетно-посадочных полос.

В паре километров от города я остановился и, прикрыв глаза, посмотрел вверх: на посадку заходил аэроплан, возвращавшийся на базу Девятнадцатой авиагруппы. Судя по всему, двухместный "Ллойд". Когда он с ревом пронесся над головой, я заметил, что от одной из плоскостей нижнего крыла остались лишь торчащие деревянные обломки и развевающиеся на ветру лоскуты ткани.

На пыльную дорогу упали капли чего-то темного, и еще одна угодила мне в лоб.

"Черт, масло!"— подумал я, надеясь, что оно не испачкало мундир. Я протер лоб платком.

Это оказалось не масло, а кровь.

По моим часам, я прибыл на летное поле Капровидза в шестнадцать минут первого. Похоже, никто против этого не возражал. Я доложился дежурному офицеру, а рядовой проводил меня в весьма потрепанную палатку. База эскадрильи 19Ф была не слишком впечатляющей: каменистая полоса более-менее ровного поля на берегу реки Виппако с пятью брезентовыми ангарами и двумя недостроенными деревянными, хибарой канцелярии, небольшим шатром— по всей видимости офицерской столовой, и несколькими рядами жилых палаток.

На краю поля тянулся ряд земляных и бревенчатых укрытий, предназначение которых от меня совершенно ускользало. Рядом стояли мотофургон и пара телег, а также полевая кухня и две тачки с канистрами для заправки аэропланов (в опасной близости от полевой кухни). Единственным аэропланом в поле зрения оказался двухместный "Ганза-Бранденбург", который выкатили из брезентового ангара. Аэроплан казался брошенным на полуденной жаре, маревом растекающейся по полю, даже цикады в зарослях у реки умолкли, а голые карстовые холмы на юге, казалось, танцуют и изгибаются, как морские волны.

Я положил багаж на одну из двух походных кроватей— солдат отрапортовал, что я буду делить жилище с оберлейтенантом Шраффлом. Затем я умылся и вычистил пыль с одежды, насколько смог, причесался и поправил галстук, прежде чем пойти в столовую. Я обнаружил лишь одного офицера в лётном обмундировании, он сидел ко мне спиной и курил трубку. Повар сообщил, что обед уже полчаса как закончился и остальные офицеры ушли отдыхать в тени кипарисов на другой стороне поля. Что касается еды, остались только мясные консервы с холодной картошкой и подогретый кекс. С максимальной вежливостью я взял свою порцию и присел за стол.

Офицер в летном комбинезоне обернулся, и мы тут же узнали друг друга. Это оказался Карл Ригер, бывший капитан 26-го егерского полка и близкий друг моего старшего брата Антона. Мы обменялись рукопожатием и обнялись, поскольку не встречались где-то с 1912 года. Первым делом я спросил про брата, который пропал без вести в Сербии в августе 1914-го, когда 26-й егерский полк был практически уничтожен в сражении при Лознице. С тех пор я опрашивал всех выживших в слабой надежде на то, что брат мог попасть в плен.

Но Ригер ничем не мог помочь: он свалился с дизентерией сразу после того, как армия Потиорека вторглась в Сербию, и лежал в госпитале в Сараево, когда полк встретил свой конец. Поскольку после госпиталя он уже не мог вернуться в свою часть, Ригер вызвался добровольцем в ВВС и служил офицером-наблюдателем на русском фронте перед тем как пройти подготовку на пилота. Теперь он служил в недавно созданной эскадрилье 19Ф, теоретически он был единственным офицером-пилотом в части помимо командира, остальные пилоты были унтер-офицерами.