Джон Биггинс - Двуглавый орел

Но на одной из фотографий оказался неофициальный памятник, возведённый самими участниками сражения прямо на поле боя. Думаю, это фото сделали вскоре после разгрома при Капоретто, где за полдня итальянская армия оставила на Карсо всё, что ценой полумиллиона жизней захватила за два года. Фотография была подписана просто: "Фажти-Хриб, осень 1917" и запечатлела пирамиду из двух или трёх десятков черепов, сложенную безо всякого внимания к национальной принадлежности и увенчанную крестом из двух бедренных костей и винтового кола для проволочного ограждения, связанных колючей проволокой.

Не знаю, что стало с этой фотографией. Должно быть, она утеряна, поскольку я никогда не видел её репродукций. И очень жаль. Ведь если бы все военные мемориалы обладали суровой честностью этого простого памятника, возможно, было бы меньше войн и меньше поводов чтить память погибших.

В 1916 году австро-венгерская военно-морская авиабаза Луссин-Пикколо считалась не особенно приятным местом, как, впрочем, и сам остров Луссин-Пикколо, хотя, кажется, когда-то, лет сто назад, он знавал лучшие дни. Как и многие другие наименования в империи Габсбургов, даже здесь, на её самых дальних далматинских окраинах, название города сбивало с толку.

На длинном и узком острове Луссин располагались два поселения — Луссин-Гранде и Луссин-Пикколо. Однако только одно из них, Луссин-Пикколо, напоминало город. Второе, когда-то крупное поселение на другой стороне острова, теперь было просто полуразрушенной рыбацкой деревней с огромной старой церковью, хоть и называлось городом.

Меня озадачило, почему кому-то вообще пришло в голову построить город на этой стороне острова.

Он стоял перед горным массивом Велебит на балканском берегу и подвергался атакам боры, настолько свирепо дувшей здесь зимой, что по прошествии лет всё обращенное к востоку побережье стало выглядеть так, как будто по нему прошлись пескоструйкой при максимальном давлении: любая растительность высыхала под солеными брызгами и песком.

Луссин-Пикколо был типичным островным портовым городком, почти не отличающимся от нескольких десятков других таких же городов на побережье Далмации. Несколько веков венецианского правления придали им всем характерный одинаковый облик.

С привычной большой барочно-византийской церковью с рифленой колокольней; с расположенными вдоль реки одинаковыми рядами палаццо с осыпающейся желтой штукатуркой, в прошлом в них жили династии судовладельцев, сделавшие город важным портом в эпоху парусного флота, но дворцы давно стали просто мавзолеями, населенными парочкой дряхлых представителей старинных аристократических семей. Иногда жильцов видели рано утром по пути на мессу: высушенная донна Карлотта и донна Лугарециа, хромающие в мантильях из черного кружева, а за ними плетутся такие же древние служанки, несущие молитвенники до одной из пяти похожих на сарай церквей, где стены покрыты мемориальными табличками поколений Козулишес и Тарабокьяс, пропавших в море.

Когда-то в Луссин-Пикколо была и своя морская академия, и могущественная гильдия судовладельцев. Но железные пароходы и Суэцкий канал окончательно разорили эту местность, и она давно уже погрузилась в глубокую нищету, чуть смягчившуюся только в начале века, когда эрцгерцог Карл Стефан построил здесь виллу, и Луссин-Пикколо стал известен как последнее австрийское побережье Далмации, курорт для захудалой аристократии и чиновников летом и санаторий для инвалидов зимой.

Должен сказать, меня всегда поражала странная убеждённость, что это тёплое, залитое солнцем побережье Адриатики — идеальное место для больных туберкулёзом. Я прослужил пятнадцать лет в австрийском флоте и от чиновников на пунктах приёма новобранцев прекрасно знал, что на самом деле всё это побережье заражено туберкулёзом.

Но тогда это было вовсе не удивительно: здесь, в Далмации, простые люди всегда питались скудно. Острова из известняка — карстовые горные вершины, высовывающиеся из воды— были каменистыми и иссушенными до такой степени, что даже козы с трудом выживали. Островитяне импортировали еду и в мирное время платили за неё из туристических доходов и с помощью денежных переводов от родственников из-за границы. Но теперь, когда третий год шла война, и туризм, и денежные переводы остались в прошлом.

Урожай 1916 года выдался катастрофически плохим по всей Центральной Европе. Венгерское правительство только что запретило экспорт зерна в остальную часть монархии. Таким образом, Далмация действительно оказалась в тяжелом положении. Если уж жители Вены теперь влачили существование на репе и ячмене, то что оставалось населению бедного, отдаленного и позабытого Адриатического побережья? К ноябрю поставки на острова свели до необходимого абсолютного минимума, чтобы люди не умирали от голода на улицах.

Теперь даже рыбы не хватало, чтобы накормить население, потому что местный рыболовный флот находился под военным контролем, весь улов забирали с причала и использовали на консервы для армии.

Однако в нехватке еды на острове Луссин имелась и хорошая сторона — если людям нечего есть, это, по крайней мере, означало, что им больше незачем беспокоиться о топливе для приготовления еды. Угля в Австро-Венгерской монархии не хватало уже больше года, поскольку всё, что могла перевезти ее ветшающая железнодорожная система, потребляли доменные печи.

Городам доставались лишь жалкие крохи, не использованные военной промышленностью. В ноябре в Вене большую часть дня уже не было газа и электричества, так что откуда бы взяться углю в таком месте, как Луссин, на самом конце захудалой железнодорожной ветки от Фиуме. В середине месяца бора сорвала старую трехмачтовую барку с якоря и выбросила на берег в восточной части острова, прямо напротив авиабазы.

Слух об этом разлетелся по городку, и в считанные минуты всё население бросилось туда, вооружившись ломами и топорами. Мне позвонили из местной береговой охраны с просьбой обеспечить военно-морской пикет у обломков, но к тому времени, как я собрал людей, и мы добрались до горного хребта над берегом, было уже слишком поздно. Мы стояли, разинув рты, и в изумлении смотрели, как старое деревянное судно просто исчезает у нас на глазах, испаряется, как кусок камфоры на солнечном свете, только гораздо быстрее.

На военно-морской авиабазе Луссин-Пикколо нас было около сорока. База — маленький лагерь из деревянных домиков — располагалась на побережье, в бухте Ковкания, примерно в пяти километрах от города, на противоположном берегу узкой гавани-фьорда.