Юрий Лиманов - Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна

В мозгу кардинала словно щелкнуло что-то, и все части еще недавно загадочной картинки встали на свои места. Он откинулся в кресле и теперь спокойно наблюдал за Рошфором с чуть ленивым, таким привычным для него любопытством кота, играющего с мышью, все поступки которой он знал заранее. И чтобы уколоть графа, ставшего последнее время излишне самоуверенным, сказал:

— Ну а вам, как известно, фатально не везет с д'Артаньяном.

— Вы уже все знаете?

— Просто я догадываюсь. Потому что знаю другое: немногим более двух часов назад д'Артаньян вручил герцогине ди Лима письмо, взятое им у убитого вашими людьми де Отфора. Таким образом, получается, что именно вы провалили данное вам важное поручение. И только потому, что поручение сблизиться с мадемуазель де Фаржи показалось вам приятнее…

— Значит, вы соизволили вспомнить, что дали мне два поручения, монсеньер?

— Я ничего не забываю, — повторил кардинал и, слегка улыбнувшись, добавил, — если только сам того не хочу. Но продолжайте, граф.

Де Рошфор на мгновение запнулся, вспоминая, на чем он остановился.

— Словом, узнав о неудаче в Менге, я покинул мадемуазель де Фаржи, признаюсь, с сожалением — она не только кладезь секретов, но и прелестное существо — и попытался взять дело в свои руки. Но эти идиоты уже натворили массу глупостей. Они напали на д'Артаньяна на пустынной дороге и потеряли в результате еще двух человек, не добыв письма.

— Блестяще! — не удержался от ехидной реплики кардинал.

— На этом запас глупостей не иссяк. Оставшиеся двое снова напали на мушкетера — уже в Париже — и опять один остался лежать на месте, а д'Артаньян целехоньким ускакал.

— Я всегда жалел, что он не служит мне.

— Тогда я приказал обыскать квартиру лейтенанта, а сам поспешил к вам.

— Обыскали? И, конечно, безрезультатно?

Рошфор молча кивнул.

— Я разочарован в вас, граф., — кардинал не удержался и пустил в графа парфянскую стрелу. — Я понимаю, вы не рискнули сами выйти против д'Артаньяна.

— Как вы смеете, монсеньер!

— Смею, граф. Потому что вы блистательно провалили мое крайне важное задание. И теперь я не знаю, кому, зачем, во имя чего писала герцогиня в Мадрид буквально на четвертый день после приезда в Париж. А в сложившейся обстановке, в свете ухудшающихся отношений с Испанией мне это крайне важно знать. Но судьбе было угодно, чтобы на вашем пути вновь встал д'Артаньян, с которым, как я уже говорил, вам фатально не везет.

— Монсеньер! — укоризненно воскликнул де Рошфор.

— Помолчите, граф! Я прекрасно знаю, что вы четыре раза дрались с ним на дуэли, и он четыре раза подарил вам жизнь!

— Вы хотите, чтобы я вызвал его в пятый раз?

— Дуэли запрещены эдиктом короля, ergo, [7] Поэтому (лат.) я не могу этого хотеть. Единственное, чего я желаю — чтобы вы признали, что виноваты, и не искали оправдания в сложившихся обстоятельствах. А вы оправдываетесь, следовательно, не считаете себя виноватым. Коль скоро так, вы не сделаете выводов на будущее, — менторским тоном изрек кардинал, словно вещал с кафедры.

— Я шел к вам вовсе не за тем, чтобы выслушивать оскорбительные поучения, монсеньер. Разрешите откланяться?

— Не разрешаю. Сядьте! Не мечитесь по кабинету, как разъяренный тигр в клетке, показывая, что вы человек действия, а не размышлений. Хотя дело обстоит скорее наоборот… Сядьте, граф.

Де Рошфор сел. Опыт подсказывал ему, что гнев кардинала пошел на убыль.

— Не хотите ли вы что-нибудь сказать или предложить? — спокойным голосом осведомился кардинал.

— Я считаю, д'Артаньяна надо арестовать.

— Зачем? Он уже вернул письмо.

— Я уверен, гасконец вскрыл его и прочитал.

— И если мы арестуем его, он нам его перескажет? — в голосе кардинала прозвучала ирония.

— Есть способы…

— Неужели вы его так ненавидите?

— Монсеньер! Вы опять хотите оскорбить меня!

— Нет, граф, я хочу понять вас. Откуда эта безумная идея? И кто пойдет к его величеству просить разрешение на арест лейтенанта его мушкетеров? Да и на каком основании?

— Он убил двоих и двоих ранил. Вполне достаточное основание, — неуверенно ответил де Рошфор.

— Милый граф, на этом основании вас давно следовало бы сгноить в Бастилии или обезглавить на Гревской площади. Признайтесь, что вы предложили арест от отчаяния. Я успокою вас. Злополучное письмо меня больше не интересует.

— Как, монсеньер? — удивление де Рошфора от неожиданного поворота в разговоре было столь явным, что кардинал не удержался от довольной улыбки.

— Потому что письма больше не существует. Я не сомневаюсь, что герцогиня уже сожгла его, как только ушел д'Артаньян. Я даже знаю, где она сожгла его — в камине в кабинете де Люиня. Я помню этот камин, я бывал у маршала в бытность его в фаворе. Больше того, смею предположить, что герцогиня пишет сейчас другое письмо, взамен сожженного. То уже устарело за время вынужденного путешествия в Менг и обратно. Новое она отправит завтра и, несомненно, иным путем. Но это будет уже не ваша забота, граф. Поразмыслив, я решил, что вам надо сосредоточиться на втором поручении…

Когда де Рошфор, вначале обиженный, а затем успокоенный и обласканный, откланявшись, ушел, кардинал зябко передернул плечами и, взяв кочергу, разгреб затухающие угли в камине. Взлетели искры, заплясали голубые язычки пламени, крохотный уголек выпал, покатился и застрял в ворсе пушистого ковра за пределами каминной решетки. Кардинал встал, наступил на уголек и загасил его. Слегка запахло паленой шерстью…

От такой мелочи мог бы начаться большой пожар, подумал он. Вот и в политике так бывает: мелочь иногда тянет за собой фатальные потрясения…

Его издавна занимала мысль об удивительном переплетении великого и незначительного в большой политике.

Ему, кардиналу и первому министру, могуществом равному королю, приходилось не только вершить дела, определяющие судьбу Франции и даже Европы, но и заниматься пустяками, подобными этому злосчастному письму или какой-нибудь любовной интрижке в Лувре. Заниматься потому, что эти, на первый взгляд, ничтожные мелочи иногда влияли на судьбу страны ничуть не меньше, чем выигранное сражение или успешно заключенный выгодный договор. Во многом такое положение проистекало из самой сущности придворной жизни, когда все вращается вокруг настроения, каприза одного единственного лица. Ему ли, прожившему почти четверть века при дворе, не знать этого?

Он откинулся на спинку кресла и погрузился в воспоминания…

Ни в детстве, ни в юности Арман Ришелье не допускал и мысли, что станет священником. Его манила попеременно то военная, то судейская, то придворная карьера. Поэтому он посещал занятия в Сорбонне, когда было настроение, волочился за прелестными девицами, случалось, дрался на дуэли. Высокий рост, длинные руки и отменное мастерство давали ему преимущество, но Бог спас, — он никого не убил…